Значит, мне не померещилось. Я улыбнулась и постаралась ответить как можно спокойнее:
– Должно быть, это младенец одной из горничных.
– Комнаты горничных ниже, здесь только господские спальни, – хмурясь, отозвалась моя подруга.
– Да, но в полной тишине звуки вполне могут доноситься и с первого этажа, – с улыбкой ответила я как можно спокойней и рассудительней.
Дело в том, что моя подруга была очень впечатлительной девушкой, склонной верить и безумно бояться всякого рода потусторонних явлений.
Однажды кто-то из наших подруг рассказал историю, выдуманную наверняка на ходу – будто на заре становления Смольного, здесь воспитывалась некая княжна, которую разлучили с ее женихом, и бедняжка, не снеся горя, выбросилась из окна столовой, разбившись насмерть. Якобы ее неупокоенный дух до сих пор бродит по нашей столовой, а по ночам оттуда даже доносится девичий плач. Эту историю рассказали при Натали три года назад, а она до сих пор бледнеет, когда видит, что в столовой что-то лежит не на привычных местах. А уж о том, чтобы пройтись мимо ее дверей в неурочный час, и речи идти не может.
Кстати, это еще одна черты русского народа, которая не укладывается в рамки разумного: они, называя православие единственной возможной религией, в равной степени же верят в домовых, которых надобно задабривать конфетами, в русалок, в которых непременно превращаются утопленники, и, разумеется, в Святочные гадания – без этого никак. Мне никогда не понять, как можно допускать одновременно и единобожие, и языческие дохристианские верования. Ведь это, как сказал бы Платон Алексеевич, взаимоисключающие параграфы!
Как бы там ни было, но Натали я люблю всей душой, вместе со всеми недостатками, потому по возможности всегда стараюсь защитить и ее, и ее нервы. Сейчас она, слава богу, позабыла о детском плаче, потому как, приблизив свечу к картине в закутке, разглядывала ее с большим вниманием.
Я не удержалась и спросила:
– Натали, милая, ты знаешь, кто изображен на этом портрете?
Она нахмурила лоб, и по виду ее можно было догадаться, что сей портрет она видит впервые.
– Не знаю… Папенька ведь купил этот дом у какой-то разорившейся семьи – может, это и есть прежняя хозяйка? Лиди, какой пугающий взгляд у этой женщины. Мне не по себе, ты можешь посидеть в моей комнате, пока я не усну, дорогая?
Разумеется, я не отказала. Комната Натали находилась через одну дверь от моей, и окна ее также выходили на густой сосновый лес, совершенно черный в ночи. Сама комната была почти полной копией моей – только стены и покрывала здесь были не синие, а зеленые, да стояло несколько комодов и большое в человеческий рост зеркало.
Забравшись в кровать, мы при свете единственной свечи еще долго обсуждали множество вещей – в основном Натали говорила, конечно, о больном отце, а я больше слушала. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем обе мы уснули.
* * *
Я пробудилась первой и, обнаружив Натали еще спящей, не стала ее тревожить, а тихонько выскользнула