не виделись, – сказал он снова вслух и огляделся по сторонам. А потом, раскрыв зонт, добавил: – Да ты, Рига, похорошела.
Рига улыбнулась ему во всю ширину трамвайных рельсов, подмигнула десятками вывесок, подбодрила звонким гудком мопеда и брызнула в лицо косым дождем – мол, старые знакомые, нам можно.
«Не бояться мне тебя, значит?» – подумал Владимир Ильич и впервые за всю дорогу улыбнулся. Он подхватил чемодан и зашагал к старому городу.
Владимир Ильич не был в Риге больше сорока лет. Если точно – сорок два с половиной года. Тогда, в мае семьдесят первого, он приехал сюда на научную конференцию, а потом как отрезало. Не раз звали латвийские коллеги, жена Саша первое время часто просила свозить ее на рижское взморье, тем более возможности были. Но Владимир Ильич твердо стоял на своем.
– Куда угодно, Саша, только не в Ригу, – говорил он спокойно, буднично, но был непреклонен, и в голосе его, глухом, с легкой хрипотцой, слышалось раз и навсегда принятое решение. Он никогда ничего не объяснял, но жена Саша интуитивно понимала: не нужно выпытывать.
«Бог с ней, с Ригой», – думала Саша и, взяв дочку Нюту, летела в Болгарию на Золотые пески.
Саша умерла в прошлом году – ушла резко, не дав подготовиться. Нюта с мужем давно и, кажется, счастливо жили в Канаде, возвращаться не думали, и после смерти жены Владимир Ильич остался один в просторной квартире на Кирочной улице, в доме с большими арками и бородатыми атлантами по фасаду. Каждое утро Владимир Ильич аккуратно застилал постель, выносил мусор и шел куда глаза глядят, непременно заворачивая на обратном пути в магазин за свежим хлебом. Соседи уважали Владимира Ильича и искренне им восхищались: следит за собой, одет с иголочки, гуляет в любую погоду. Сам Владимир Ильич за сорок два года тоже научился думать про себя правильно и хорошо, но после смерти жены привычный навык стал давать сбой. То, что однажды мощным волевым усилием Владимир Ильич сузил в своем сознании до размера точки и поместил в кощеевом сундуке, ожило и стало разрастаться. Когда это нечто заслонило целиком выверенную до мелочей, словно по инструкции собранную жизнь, он пошел на вокзал и купил билет до Риги.
Владимир Ильич остановился в небольшом отеле прямо у Домского собора. Не стал разбирать чемодан, прихватил зонт и вышел на улицу. Старый город был будто прежний, только ярче и объемнее. Он, казалось, дышал, в воздухе приятно пахло смородиной и корицей. Рестораны, бары, магазины, уличные ярмарки и современные скульптуры, которых сорок лет назад не было и в помине, попытались было сбить Владимира Ильича с толку, но безуспешно. Главное – и Владимир Ильич почувствовал это сразу, как укол, мгновенно принесший облегчение, – главное осталось без изменений: брусчатка, собор и время, тягучее, словно рижский бальзам. На углу одного из домов Владимир Ильич углядел большие песочные часы – удачную придумку молодых архитекторов. Песок в них застыл, намекая, что время