Филфак был окончен, а впереди зияла пропасть. Мамаша была занята собой и своими молодыми любовниками и ясно дала понять Тине, что, теперь уж как-нибудь сама, милочка. Но только так, чтоб без последствий. О последствиях мамаша не распространялась. Но Тине они мерещились в виде незаконнорожденных младенцев и твердых шанкров и безумно пугали. Папаша же вообще выпал из ее жизни. Он был неудавшимся бизнесменом с огромными долгами и вечно пребывал в бегах. Папа был добрым малым, но ужасно бестолковым.
Тина сидела на берегу Волги, вдыхая майскую сочность сирени. В раздумьях наматывала кудряшки на палец. Мечтала. Ждала. И дождалась.
Сережа отсидел по молодости год – покалечил кого-то в драке. Из института его исключили. В двадцать лет из тюрьмы он вышел другим человеком. Теперь его сознание навсегда составляли «шконки» и «пайки». В институте удалось восстановиться (родня из казачьей станицы носила декану поросят каждый месяц). Но сознание было исковеркано навечно. Сережа был добр и щедр. Тину он любил, как ребенка и баловал как только мог.
– Малыш, а давай мы с тобой свадебку забацаем! Лабуха крутого наймем. У меня подруга-подельница ресторан держит. Погуляем!
Работать как обычные люди с утра до вечера Сережа не мог. Он был выше этого. Но деньги у него были всегда. Тина поначалу робко интересовалась, откуда берутся деньги. Но Сережа был мастер заговаривать зубы. Мол, Гагик-армянин мутит с икрой, а он в доле, и вообще, малыш, зачем тебе голову забивать. Не парься, малыш.
Тину Сережа считал невероятно умной и жутко гордился ею.
– Вот сплю, я с тобой, малыш, и думаю, как же мне, сука, повезло!
Сережа хотел попробывать в жизни все. Переспать с тремя женщинами одновременно, прыгнуть с парашютом и вмазаться герычем. Денег он не жалел. Давал беспечно в долг. В период безденежья Сережа не унывал:
– Не жили богато – нехер начинать!
А доставая последнюю купюру из кармана, задорно подмигивал:
– Нет денег – и это не деньги.
Вечерами, бывало, Сережа читал книги. Зачитывался, к примеру, биографией Кропоткина и мечтал попасть в Петропавловские казематы, чтобы полежать на той же шконке, что и знаменитый анархист, дабы прикоснуться к прекрасному.
Теперь они жили в крохотной живопырке в Веселом поселке на улице Дыбенко. Веселым в поселке было только название. Фамилия матроса Дыбенко не добавляла шику этому месту. Это было гетто для люмпенов. Но Тина полюбила этот город интеллигентных алкоголиков. Там на Волге алкоголики были просто быдлом…
В ноябре на город наваливалась непроглядная тягучая серость. Казалось, этой серости не будет конца. Солнце закатывало глаза, являя свои белки, и уходило навсегда. Ходили слухи, что оно вернется, и в марте уже будет легче. Но в это верилось с трудом. Тоска не имела пределов. Люди плакали, как плачут маленькие дети вслед уходящей матери, не понимая, когда она вернется. Морось проникала в людей, разливалась по жилам, и они,