ни дома, ни семьи, – с грустью прибавила Петрова.
Паридуха удивлённо развёл руками и лукаво сказал:
– Что я слышу?! Девчонки, и в ваши сердца сострадание вонзило свои когти? Это что-то новенькое: несчастный демон!
– Как ты догадался?! – весело съязвила Марина.
– Бедняжка Мери! – по-иезуитски сощурив глаза, покачал головой Саша. – Наивная московская барышня! Всё мечтаешь о романтическом герое? Да знаешь ли ты того, кого любишь? – Он артистически взмахнул рукой. – Кого хочешь одарить радостями любви?
Неожиданно его перебил Матвеев:
– Уютное семейное гнездо не для Печорина. Его не устроит пресное благополучие. Он, как матрос, привык к бурям. В тихой гавани он затоскует.
– Ты прав, Алёша, – поддержала ученика Елизавета Николаевна. – Печорину нужны в жизни душевные бури, чтобы заполнить внутреннюю пустоту, чтобы хоть на время забыть о своей странной тоске. – Она взглянула на свои часы и весело сказала: – Актовый зал уже свободен. Пошли репетировать!
Когда пришёл пушистый морозный декабрь, спектакль «Княжна Мери» был готов. Наступил день премьеры. В школьном актовом зале с ледяными узорами на окнах было жарко из-за многочисленной публики. Здесь собрались старшеклассники, учителя, завучи во главе с Региной Альбертовной, родственники и друзья артистов – словом, те, кто неравнодушен к театру. Парадная форма детей и нарядная одежда взрослых подчёркивала значительность предстоящего события. В воздухе стояли ароматы парфюма.
Когда прозвенел длинный звонок, зазвучала сюита «Утро» Грига. Из проёма в центре красного плюшевого занавеса на авансцену вышел стройный офицер в стилизованном сером мундире, с золотыми эполетами, аксельбантами и чёрным ремнем и направился к расположенной справа конторке, где лежала толстая жёлтая тетрадь и стояла чернильница с гусиным пером. Раскрыв тетрадь, юноша стал писать. Музыка смолкла, и зрители услышали строки из печоринского дневника. Не раз возвратится во время спектакля к этой конторке Алёша Матвеев, чтобы открыть зрителям тайные мысли и чувства Печорина.
Тяжёлый занавес распахнулся – и поплыли картины давно минувшей эпохи кринолинов, фраков и мундиров, правил светского этикета и дворянской чести. Декорации на сцене отсутствовали, но мебели было много: шезлонги, кресла-качалки, скамейка, мягкие стулья и большой круглый стол, изготовленный школьным плотником по приказу Регины Альбертовны. Зелёные деревца Кулебякиной, вставленные в крестовины, заменили кавказский ландшафт.
Артисты играли превосходно. На школьной сцене кипели нешуточные страсти, лились всамделишние, не от луковки, слёзы, легко кружились нарядные пары под штраусовские вальсы «Сказки венского леса» и «У прекрасного голубого Дуная».
И странное дело, очарованным зрителям казалось, что они смотрят современную пьесу: так трогали за живое её нравственно-философские проблемы.
На дебютантов, вышедших на поклон зрителям, обрушилась