on>
Желающих выйти на перрон было много. Пётр, подхватив котелок, протиснулся между полками, проходя по вагону, заглянул в купе, в котором сидела семья, мужчина, женщина и двое детей. Женщина заботливо наливала мужу чай, говорила что-то тихим голосом, муж в ответ улыбался и согласно кивал головой.
– Скоро буду дома, – подумал Пётр: – Марья моя заждалась. Дети уже, совсем взрослые.
Две широкие тётки опередили Петра, и ему пришлось остановиться. Тётки выгружали на перрон большие мешки, в стороне стоял проводник. который равнодушно лущил семечки.
– Чего смотришь, подсоби, – окликнула Петра тётка стоящая внизу на платформе.
– Сама справишься, – проводник на мгновение прекратил сплёвывать подсолнечную шелуху себе под ноги.
– Тогда пусть ждёт, – зло скривила рот тётка.
– Не торопись служивый, сорок минут стоим, – голос проводника, обратившегося к Петру, изменился и стал участливым.
– Мне бы водички набрать, – Пётр покачал котелком.
– Сейчас через вокзал пройдёшь, а там прямо через площадь колонка стоит.
Последний мешок, с грохотом опустился на платформу, тётка, стоящая на дороге у Петра, пыхтя подхватила юбки и спустилась к товарке.
– Казак, не торопись, не твоя дорога, – она сверкнула глазами и оттащила свой баул в сторону.
– Вот ведьма, – проводник в сердцах пнул её мешок и поднялся в вагон.
– Что они везут? – поинтересовался у проводника Пётр.
– Гранаты на базар привезли. А ты беги.
Пётр спрыгнул вниз и скорым шагом зашёл в здание вокзала. Маленькое здание имело два входа, один со стороны путей, другой со стороны города, в нём было прохладно и сыро. Выйдя из него, Пётр увидел кривую улочку, которая расширялась, превращалась в небольшую площадь и опять сузившись, уходила за поворот. На противоположной стороне стояли дома сложенные из красного кирпича, а между ними, в переулке, толпились люди.
– Там колонка, – не ошибся Пётр.
Нагретая солнцем брусчатка, словно жаровня испаряла зной.
– Босиком тут не побегаешь, – усмехнулся Пётр.
Он еще раз оглядел площадь и пошёл напрямки.
– Пётр! Барабаш! Ты это! – кто-то ухватил Петра за рукав.
Петр дёрнулся, но чья-то рука держала его крепко.
– Смотри на меня, неужели не узнаёшь?
Пётр всмотрелся: – Семён Слинько?
– А то кто же? – Семён молодцевато подтянулся, выпятив грудь.
– Что здесь делаешь?
– Живу я здесь. Ты откуда? – ответил Семён вопросом на вопрос.
– В станицу. До дому.
– Не время, пошли ко мне.
– Не могу, мне водички с колонки набрать и в вагон.
– Это ты с Бакинца сошёл? – догадался Семён.
– Да, жара в вагоне.
– Юг, – важно протянул Семён.
– В станице давно был?
– Так, о станичных делах потом поговорим, а сейчас пойдём пожитки твои из вагона заберём, – Семён решительно потянул Петра назад к зданию вокзала.
– Объясни толком, – Пётр вяло сопротивлялся его напору.
– Всё потом. Не захочешь, уедешь следующим поездом.
– Вот, станичника встретил, погостюю у него пару дней, – Пётр всунул проводнику свой билет и взял вещь мешок на плечо.
Проводник понимающе посмотрел на билет, ловко спрятал его во внутренний карман и тряхнул головой.
От вокзала станичники шли пешком. Саманные дома нависали над узкими улочками, солнце било в глаза и не давало рассмотреть дорогу.
– Ярмаша помниш, що в хуторе жил? – начал Семён.
– Помню.
– Трагично склалася его доля, заарештовували.
– За что? – удивился Пётр
– Федора Заеца спроси.
– Другие как?
– Киприаня була вислана, – вздохнул Семён.
– Олексий Кожушно жив?
– Загубився його слид.
– Что ж такое творится!
– Тебя тоже ждуть.
За разговором о новостях они дошли до Семёнова дома.
Вечером, сидя возле керосиновой лампы Пётр слушал о всех бедах, свалившихся на станицу. Он не перебивал, а только удивлялся тому, как казаки отдали свои пай в общее пользование.
– Як же так?
– Да так, – Семён вздохнул, потянулся к тумбочке достал из неё лист и положил перед Петром.
– Пиши.
– Кому?
– Не кому, а куда, в Переяславскую пиши, – Семён всунул Петру в руки карандаш.
Петр помусолил его и стал писать.
– Не сумневайся, пиши. Завтра, попозже приведу человека, он тебе расскажет как женщина росказувала, что була в Донбасе,