и пашням, в надежде набрать колосков или мерзлой картошки. И если кому-то посчастливилось набрать узелок колосков, прятали под самые интимные места от посторонних глаз. После шелушили, жарили и ели по зернышку, утоляя голод. До сих пор ощущается вкус жареной пшеницы и ржи и, кажется, нет ничего вкуснее!
Трудно сейчас поверить в то, что за колоски лишали свободы. Доносчиков и завистников было много и все друг друга боялись.
Ели все, что летало, бегало, ползало и ходило. Кошек, собак и даже крыс, в деревне не осталось.
В не большой речушке без названия, глубина местами по грудь подростка, ловили мелкую рыбу подолами своих платьев, рубахами и платками. После, жарили без масла на воде и ели целиком с потрохами. Голод неумолимо уносил жизни людей.
Матрена выбивалась из сил, но собак, кошек и тем более крыс, на столе у себя не могла представить.
– Лучше умрем, но такого не допущу! – говорила она.
Еще при жизни ее мужа, задолго до войны зарезали молодого бычка, а шкуру от него оставили для выделки на сапоги. Муж был мастером на все руки, но болезнь его скрутила, а шкура так и осталась нетронутой, высохла в сухарь, и про нее давно забыли.
Тоня с Юрой младшим сыном Матрены хотя и были маленькими, но вели себя по-взрослому, помогали матери перекапывать огород, в надежде что-нибудь найти из овощей и когда это случалось, они с нетерпением ждали, когда мать сготовит и скажет:
– Дети, идите есть!
В этот день, играя в прятки, Тоня спряталась за дверью, где весела шкура, от прикосновения к ней она испугалась и закричала:
– Мама здесь «Бирюк»!
Матрена поспешила к ней и увидела за дверью у самой стены, что-то накрыто тряпкой, которая по сроку давности истлела. Она вспомнила, как муж оставил эту шкуру для выделки на сапоги. Как же она была рада, что не выкинула ее раньше.
Сейчас же она отрезала от шкуры кусок, опалила шерсть, два дня вымачивала в воде, а после сварила холодец.
– Тоня, Юра, идите есть! – позвала она детей.
Дети с удовольствием кушали, а она благодарила Бога, что дети будут сыты, пока шкура не закончится.
– Почему, мам, ты не ешь? – спросила Тоня, – вкусно, попробуй, – и протянула ей ложку с холодцом.
– Я уже поела, а вы ешьте, ешьте! – ласково сказала она.
Она была очень брезгливой и не могла себя пересилить, хотя бы попробовать, от одного виду этой еды, ее выворачивало наизнанку. От голода, силы покидали её, очаровательные глаза запали, нос заострился.
– Ноги вытяну из-за своей брезгливости! – ругала она себя.
А в это время в совхозе держали овец, кормов для них, как и людям не было. Несчастным скормили даже солому, которой была накрыта крыша кошары. Животные погибали не только от голода, но и от морозов. Каждый день, рабочие вывозили трупы особей далеко в поле, сбрасывали в яму и закапывали.
Об этом дошли слухи до жителей деревни, они умоляли управляющего совхозом,