Жака Дюбуа и постараться выяснить, что тот помнит, а что нет. Когда пациент достаточно окрепнет и воссоздаст картину происшедшего, миссис Бланш поставит в известность доктора Томпсона, а уж тот в свою очередь решит, стоит ли информировать полицию.
Выйдя из кабинета, Присцила недовольно скривила рот. Она поняла, что именитый профессор в очередной раз испробовал на ней свои навыки манипуляции. Ибо она даже не заметила, как дала свое согласие следить за пациентом и докладывать обо всем главному хирургу, хотя изначально у нее и в мыслях такого не было.
«Этот доктор Томпсон знает свое дело», – пробурчала миссис Бланш себе под нос. Девушке почему-то стало очень стыдно перед беспомощным французом, лежащим сейчас на больничной койке и нуждающимся в уходе и лечении, а вовсе не в утомительных допросах, которым его могут подвергнуть в любой момент, если это взбредет в голову главному хирургу.
Медсестра в нерешительности остановилась посреди коридора. «Все-таки нужно узнать, не требуется ли парню что-то еще. На сестру Лестридж совсем нельзя положиться». И, пересилив свою усталость, миссис Бланш повернула в сторону двадцать первой палаты, где в это время искалеченный Жак Дюбуа тщетно пытался вспомнить свое прошлое.
Глава 2
Когда я снова открыл глаза, по всей видимости, настало утро следующего дня после моего «воскрешения» или, как говорили здесь медики, «после выхода из коматозного состояния». В палате, кроме меня, никого не было, еще одна больничная койка по левую сторону от меня оставалась незанятой, но постель была заправлена, поэтому я не удивился бы, если бы ко мне в самое ближайшее время подселили нового пациента.
Голова болела уже меньше. Мне кололи уколов по десять в день, и этому, казалось, не будет конца. Весь персонал держался со мной достаточно вежливо и ровно, но иногда я замечал, как что-то появлялось у медсестер во взгляде, что-то необъяснимое, но довольно неприятное. Думаю, я бы не ошибся, если бы сказал, что меня боятся. И это было вполне понятно: после моего вчерашнего вопроса об убийстве они тут все, естественно, насторожились. Конечно, многие могли принять мои слова за бред, но это не делало мое общество более безопасным. Ведь если я бредил, то, возможно, у меня что-то не в порядке с головой, и я вообще настоящий псих, которого нужно опасаться. А если говорил правду – получается, что я кого-то порешил. Значит, я мог оказаться матерым преступником, и от меня надо держаться подальше.
Несмотря на непрерывный поток мыслей в моей голове, я сам до конца не был уверен, кто же я на самом деле. Вчера я даже не смог вспомнить и произнести свое имя, настолько ослаблен и изможден я был. Мне рассказали, что меня сбила машина, поэтому я частично потерял память. И я в самом деле мало что помнил. Интересно, кому потребовалось сбивать меня? Как бы то ни было, автомобиль, почти переехавший меня, не довел начатое до конца, ибо я склоняюсь к тому, что это было покушение на мою жизнь.
Но со вчерашнего дня я заметно продвинулся вперед, и