правил, вне всяких законов и рамок. Его душу мутило от тяги к полёту, который один только и имеет значение в жизни. Причём, куда лететь и зачем – душе Винского было совершенно не важно.
Полюбовавшись ещё немного на туземную реку, он сплюнул с досады, хлопнул комара на щеке и пошёл в лагерь. В резиновых сапогах его хлюпала вода, ноги выше сапог кусали какие-то мокрецы, с высокой травы падали и прилипали на штаны склизкие пиявки. Винский отряхивался от них и ругался матерно.
В лагере было всё то же. От нечего делать он взял мачете, отрубил с бананового дерева лист и тут же бросил его. Всё вчерашнее казалось нереальным, расплывчатым и стёртым.
– Может опять цыган? – спросил Комбат у него с надеждой и потрогал брезгливо свою щетину на квадратной челюсти.
Винский вспомнил переливчатое сияние парчи, заломленные смуглые руки и поморщился. Какое-то время он молчал, потом решительно сказал:
– Хочу айяуаску!
– Да зачем тебе это? – взвился со своего места Док.
– Не знаю, мать твою, – ответил Винский и добавил: – Душа просит.
****
Индейцы плясали.
В руках у них были немудрёные музыкальные инструменты – флейты, барабан и какие-то дудки. Они ходили по кругу, как скованные одной цепью каторжники, время от времени трясли левой ногой под грохот барабана и тяжело дышали. Лица их были унылы, а изо рта не вырывалось ни пения, ни вскрика. Казалось, что они исполняли тяжёлую принудительную работу. Подвески из сушёных амазонских орехов на их ногах ритмично погромыхивали звуками, похожими на звуки маракасов.
Винский пригляделся к танцорам, стараясь их сосчитать, а поскольку те двигались по кругу, он начал отсчёт с барабанщика – какой-то крепкий малый бил и бил в барабан, зажав его под мышкой. Скоро, что удивительно, барабанщиков оказалось двое, и Винский сбился со счета.
Он оторопело посмотрел на мано Антонио, который сидел рядом с ним у костра, но их проводник, – смуглый до красноты старый индеец с ввалившимися, видимо оттого, что выпали зубы, морщинистыми щеками, выступающими скулами и воинственным орлиным носом, – словно не заметил его удивления.
Медленно он сказал Винскому:
– Яхе или, по-другому, айяуаска – напиток, приготовленный из нашей особой лианы, сеньор Винский. Мы называем его «вино мёртвых»… А действие его таково: все свои мысли, все образы, все свои чувства вы во время обряда передадите существу из Верхнего Мира… А его чувства – вы примете к себе, как свои. Потом вы, сеньор Винский, уснёте, а как проснётесь – расскажете свои сны мне.
Винский кивнул. Глаза мано Антонио блеснули. Он встал и вошёл в круг танцующих. Тут же один барабанщик протянул ему свой барабан. Мано Антонио зажал барабан под мышкой и затянул ритмичную песню, постукивая в барабан пальцами. Танцоры задвигались быстрее.
К Винскому на освободившееся место подсел Комбат. Охапка веток под его мощным телом жалобно захрустела и просела почти до земли.
– Чуваки, а наш мано Антонио не договаривает… От этого яхе, блин, у людей