дивизии. Но, с другой стороны, жалко было оставлять свой медсанбат, где был хорошо знаком каждый человек, где со многими из них он перенес и тяжелые дни отступления, и Ленинградскую блокаду, и бои на этой стороне кольца под Синявиным. Кроме того, после изготовления разборных домов, да и многих приспособлений в оборудовании медицинским инвентарем операционных и других лечебных помещений – все это стало близким, своим, их жалко было оставлять.
Но теперь, когда он дал согласие, жалеть уже поздно:
«Снявши голову, по волосам не плачут, – усмехнулся он своим мыслям, – а, с другой стороны, вопрос окончательно не решен. Как-то там, в сануправлении фронта в отделе кадров отнесутся к его кандидатуре? Ведь как-никак, а он имеет в своей биографии пятно – исключался из партии и, хотя сейчас уже более года он снова член ВКП(б), и за это время заслуживал только благодарности от командования, но ведь как кому взглянется».
Шофер Бубнов, везший Алешкина, заметил задумчивость своего начальника и приписал ее тому, что из батальона, как ему сказал Борис, забирают Прокофьеву, а он, как и все в медсанбате, знал о дружбе Бориса с Зинаидой Николаевной. Знал о том, каким уважением, как врач, эта женщина пользуется не только среди работников батальона, но и у всего дивизионного начальства. Понимал он, что Алешкину жалко отдавать такого врача. Разумеется, о том, что Борис, может быть, скоро и сам покинет медсанбат, Бубнов пока еще не догадывался.
Приказ об откомандировании Прокофьевой из медсанбата у командования дивизии был встречен с большим огорчением. Комдив Ушинский даже звонил по этому вопросу члену Военного совета армии генералу Зубову. Но последний ответил отказом, сославшись на необходимость укрепления кадрами нового терапевтического госпиталя.
Сама Зинаида Николаевна, хотя и всплакнула, расставаясь со своими ординаторами и медсестрами, однако, как она неофициально сказала при прощании Борису, была рада. Она отдавалась лечению оперированных раненых в батальоне всей душой и прилагала все свои способности, чтобы их выходить, но в душе эта работа ее не удовлетворяла, все-таки это не то, что нужно настоящему опытному терапевту, проработавшему несколько лет в терапевтической клинике профессора Вовси. Теперь она получала возможность развернуть свои терапевтические способности в полной мере.
Более всех горевал и протестовал против отъезда Зинаиды Николаевны Соломон Веньяминович Бегинсон. В этом, конечно, проявилась прежде всего его личная привязанность. Ведь он все время оставался самым преданным, самым терпеливым платоническим поклонником этой обаятельной женщины, а теперь уже и вдовы. Ведь в начале 1943 года стало известно о смерти мужа Прокофьевой. Он был гораздо старше ее, профессор. Преподавал терапию в 1-м Медицинском институте города Москвы. Еще до начала войны он заболел тяжелой болезнью – раком легкого. Зинаида Николаевна знала о тяжелой болезни мужа, о его почти безнадежном положении, ей в свое время предоставлялась возможность отказаться от мобилизации, сославшись на его болезнь.
Но