веселился, не было никакой возможности, все лица выражали почтительность пополам с благоговением.
– Думаешь, прежде, проводя время в уединении, император плохо заботился о своем народе? – сухо осведомился Катулл Мессалин.
Фуск глянул в пустые глаза слепца.
– Кто мог вообразить такое? Не тот ли, кто сам таит подобные мысли?
Мессалин в замешательстве переложил трость из руки в руку. Регул усмехнулся. Юния, златоволосая красавица (злые языки шептались, что косы ее накладные), послала префекту призывный взгляд, оставшийся без ответа. Тогда, обнажив в улыбке мелкие зубки, она сказала громким шепотом, обращаясь к Бебию Массе.
– На днях я встретила Винию Руфину… Можешь представить, она была в некрашеной тунике и стоптанных туфлях… Я приняла ее за рабыню.
– Прошли те времена, когда отец ее хозяйничал на Палатине, – ответил Масса.
– Правда, на шее она до сих пор носит полмиллиона сестерциев, подаренных некогда Тигеллином. Говорят, не расстается с этим ожерельем, – Юния метнула взгляд на Фуска, изо всех сил старавшегося ничего не слышать. – Рассказывают, Тигеллин на пиру снял ожерелье со своей наложницы и надел Винии.
– Дочери консула, – подхватил Бебий Масса, – до чего мы дожили!
– Ну, отец ее был консулом всего-то пятнадцать дней.
– И ограбил Рим, как никому не снилось, – мечтательно заключил Бебий Масса.
Юния вновь бросила взгляд на деревянную спину префекта.
– Вероятно, император встревожен какими-то слухами? – негромко уронил Вибий Крисп.
– Что? – переспросил Фуск. – Не знаю, Квинт. Солдату подобает выполнять приказ, а не задавать вопросы.
Тон его был слишком резок. Юния улыбнулась.
– Актеры в этом году дают представление за представлением, – рассеянно заметил Вибий Крисп. – Не только в театрах, но и в частных домах.
– Парис имеет необыкновенный успех, – поддержал Регул. – Говорят, Виния Руфина охотно приглашает его.
Худое, скуластое лицо префекта стало злым.
– Божественная Августа приглашает его еще чаще, – ответил он. – Что с того?
Регул замешкался с ответом. Открыто обвинить Августу никто бы не решился.
– Или ты видишь в этом что-то дурное? – допытывался Фуск. – Возможно, ты вздумал судить поступки Августы? А то и самого Цезаря? Это пахнет законом об оскорблении величества.
Крисп и Мессалин одновременно отодвинулись от Регула. Юния, увенчанная косами германских рабынь, была уже на другом конце двора.
– Я упомянул о Винии Руфине, – возвысил голос Регул, став еще бледнее, – и только.
– Позволь. Ты говорил об актере Парисе и зрителях, у которых он имеет успех.
– Я не знал, что божественная Августа им восхищается.
– Теперь знаешь. Поспешишь объявить себя другом Париса?
Регул окончательно запутался, принужденный выбирать между гневом Августы и Цезаря.
– Так что же? Не выкажешь дружбы Парису? Или мнение Августы для