придавленный не то вешалкой, не то тяжелой этажеркой, на которую клали шляпы, и Талмуд здесь совершенно ни при чем a priori. Как бы то ни было, его фортепианная пьеса «Железная дорога», бесспорно, виртуозное произведение, так и слышишь свист выходящего пара, скрежет вагонных колес первых поездов; паровоз резво бежит из-под правой руки, шатуны ходят взад-вперед под левой, что создает эффект замедления темпа; на мой взгляд, это довольно странная вещь и, главное, невероятно трудная для исполнения; «Китч! – безапелляционно объявила бы Сара. – Эта паровозная история – настоящий китч!» – и она была бы отчасти права: в так называемых звукоподражательных сочинениях есть нечто старомодное, однако это вполне могло бы стать темой для статьи «Звуки поездов: железная дорога во французской музыке», если добавить к Алькану «Пасифик-231» Артюра Онеггера[34], «Испытания паровозов» Флорана Шмитта[35] и даже «Песню железных дорог» Берлиоза[36], да и сам я мог бы сочинить пьеску под названием «Фарфоровые трамваи»[37] для колокольчиков, зарба и тибетских чаш. Не исключено, что Сара сочтет это распоследним китчем; да и способна ли она распознать в музыке движение колес, конский галоп или скольжение лодки по воде, если считает все это китчем? – наверняка нет, хотя, помнится мне, высоко оценивала, как и я, Lieder[38] Шуберта, – во всяком случае, мы о них часто с ней беседовали. Мадригализм[39] – это, несомненно, очень важный вопрос. Мне никак не удается выбросить Сару из головы, несмотря на приятную прохладу подушки, льняной наволочки и мягкой перьевой набивки, – никак не могу вспомнить, зачем она потащила меня в тот жуткий музей восковых фигур, над чем работала в то время, в момент моего устройства в Вене, тогда как я воображал себя чуть ли не Бруно Вальтером[40], вызванным сюда, дабы заменить великого Малера в Венской опере, только сто лет спустя: после победоносного возвращения по завершении восточной кампании, а именно из Дамаска, я был извещен о том, что назначен заместителем своего профессора в университете, и почти сразу по приезде нашел эту квартиру в двух шагах от кампуса, где мне предстояло работать; квартирка была, конечно, маленькая, но приятная, невзирая на клацанье когтей домашнего животного герра Грубера, и раскладной диван, что бы там ни говорила Сара, был вполне приличным, а вот и доказательство: когда она приехала впервые и потащила меня в тот жуткий музей расчлененных красавиц, она целую неделю спала на нем и не жаловалась. Она была в восторге оттого, что видит Вену, что я показываю ей Вену, – так она говорила, хотя именно она таскала меня по самым неожиданным уголкам этого города. Разумеется, я повел ее в дом Шуберта и в многочисленные квартиры Бетховена; разумеется, заплатил бешеные деньги (не признавшись ей в этом и приуменьшив стоимость билетов), чтобы сводить ее в Оперу, на «Симона Бокканегру» Верди в постановке великого Петера Штайна[41], где было полно оружия и душераздирающих
