этой функции наличие собственного племени не всегда может быть плюсом» (там же, с. 102–103). Таким образом, был ханский род Ашина как сословие верховных правителей в Великой степи, который опирался на тюрк ель как на собственно тюркский союз племён, державших в подчинении весь тюрк бодун, совокупность и объединение остальных родов и племён. Собственно тюркского племени, скорее всего, не было изначально, раз роль аппарата принудительной силы исполняло не родное племя правителей, а союз определённых племён, который тут же распался, не оставив после себя хотя бы наследного племени-правопреемника. Вот почему наряду с распределением торговых преимуществ «распространение власти Тюркского каганата на огромные степные пространства не сопровождалось большими перемещениями больших масс войск и населения и при этом произошло за чрезвычайно короткий период времени». «Напомним, что болгары и хазары покорились тюркам добровольно, были лояльны им почти до самого конца Тюркского каганата, а после его гибели хазары сохранили у власти ханов из рода Ашина», как и многие другие более поздние родоплеменные объединения типа болгар или кыпчаков. Отсутствие такого собственного или родного племени под именем тюрков как раз и делало политические позиции ханов Ашина весьма уязвимыми, в отличие от поддерживающей их степной аристократии племён. Так «…новое укрепление империи Тан при императоре Сюань-цзуне убедило данные племена, что в тюркской политической надстройке, представленной семьёй Ашина, нет особой необходимости» (там же, с. 104–105).
Вот почему все эпитафии дренетюркских каганов, и не только тюркютских, пронизаны страхом отделения от их элей родов и племён, по сути, самостоятельно избирающих свою политическую принадлежность. Вот почему Темир-Кутлуг, хан приволжской Большой Орды, когда пишет литовскому князю Витовту письмо с просьбой выдать бежавшего Тохтамыша, сетует на казачью судьбу чингизидов: «Сегодня беглец, а завтра хан» и наоборот, надо полагать. Намного позднее даже такой могущественный хан Младшего жуза, как Абулхаир, когда у него посол Тевкелев спросил мотивы того, почему он без согласования с биями и батырами подал прошение о присоединении к России, ответил тем, что казахские «ханы не самовластные… и не наследные», что Абулхаир хотел бы изменить присоединением к России. К примеру, уже немолодой Джангир-хан был вынужден как батыр вызваться и умереть в поединке с 17-летним джунгаром. Таким образом, в истории древнетюркского института казачества всё оказывается намного сложнее: прежде чем появиться просто казáкам как разбогатевшим кочевникам, свободно кочующим аилами или аулами (отдельными кровно-родственными семьями), сначала или параллельно появились казáки-батыры как свободные «воины-добытчики», ищущие приключений и друзей-дружинников в стяжательстве своего собственного «государства-владения». То есть собственно тюрки Ашина, после того как их из Турфана переселили на Алтай, были для алтайских племён всегда казаками – военным сословием,