Узнав об этом, преподобный направил новому митрополиту просьбу о помиловании и освобождении. Иоасаф и до восшествия на митрополичий престол был уверен в невиновности Максима, но не мог единолично оправдать его: для этого нужно было согласие светских властей, а правившие в ту пору боярские группы по-прежнему не желали замечать прошений невинно осужденного просветителя. Однако митрополит своей духовной властью снял с Максима все прещения, допустив его к Причастию и службам. Невозможно описать словами великую радость, которую испытал преподобный, впервые за долгие тринадцать лет приступая к Божественным Телу и Крови!
Удивительно, но за годы несправедливого заточения любовь преподобного Максима к столь неблагодарно обошедшемуся с ним народу нисколько не уменьшилась. Он по-прежнему искренне болел душой за Русь и русский народ. Слыша о том, какие нестроения начались в землях Москвы из-за алчности и властолюбия правителей-бояр, преподобный немало скорбел сердцем и, рискуя навлечь на себя новую опалу, составил аллегорическое сочинение-увещевание, в котором Русская земля изображалась в виде прекрасной благородной женщины, дочери Царя, окруженной дикими зверьми – дурными правителями. Когда же в 1541 году, благодаря заступничеству Божией Матери, русским войскам удалось обратить в бегство полчища крымского хана, преподобный Максим вознес Богу благодарственную молитвенную песнь за спасение Русской земли.
Время шло, и наследник Василия III – Иоанн Васильевич, в 1545 году обрел, наконец, самодержавную власть, избавившись от опеки «коллективного регента» в лице соперничавших между собой боярских клик. Надеясь, что политические перемены благоприятно скажутся на судьбе преподобного Максима, восточные православные Патриархи – Константинопольский Дионисий и Александрийский Иоаким – обратились к будущему грозному царю с ходатайством за невинного узника. Однако это ходатайство по неизвестным причинам осталось без ответа. Даже ставший в 1542 году митрополитом Московским святитель Макарий (1542–1563) не смог тогда помочь опальному страдальцу и вынужден был написать святому исполненные скорби слова: «Узы твоя целуем, яко единаго от святых, пособити же тобе не можем». Преподобного Максима освободили лишь через шесть лет, в 1551 году, после двадцати пяти лет заключения, когда за него вступились перед царем игумен Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Артемий и несколько благочестивых бояр.
Преподобного Максима с прежним почетом встретили в Москве и поселили в Лавре. Здесь преподобный, находившийся уже в преклонном возрасте и изможденный тяготами многолетнего заключения, мог бы доживать свой век в полном покое. Но не покоя жаждал этот неутомимый труженик нивы Христовой, главным желанием которого было служить Богу и людям: едва оправившись от прежних страданий, он принялся за перевод Псалтири с греческого на славянский язык.
Испытания не сломили духа преподобного Максима, его верность Христу была все так же неколебима, и он по-прежнему был готов