провыл брат Аммосий гугниво. – О-о-ой…
– Тихо, тихо, – сказал я, заметив, как волосатая лапа брата Сеговия, перестав елозить по рясе, сомкнулась вокруг полированной рукояти шестопера. Лицо его при этом стало задумчиво-отрешенным, словно он решал задачу – как проще развалить мне череп, а потом незаметно выбросить из повозки. – Милость Ашара не покинула вас, братья. Мне нет нужды забирать у вас исподнее и жизни, хотя я могу отнять у вас все. Тихо, говорю я! Вы оставите мне повозку и лошадей, братья, остальной долг я… спишу… Как тем, что у столба… Ну вы понимаете, верно?
Я перехватил мохнатое запястье брата Сеговия и сжал. Хватка Торнхелла – а я уже мог убедиться в том ранее – была железной, намного сильнее, чем у моего земного тела.
– Любезный брат Сеговий, выметайтесь наружу.
Любезный брат Сеговий открыл толстый рыбий рот, но я сдавил еще сильнее, и он покорился. Кряхтя, выбрался из шарабана; я выскользнул следом.
– Любезный брат Аммосий, вытаскивайте мешки и бросайте на обочину.
Взгляд Сеговия ожил:
– Вы оставляете нам рыбку, господин Блас?
– Ну конечно, – сказал я. – Мне эта дрянь без надобности. Не правда ли, получить проигранный груз… сродни чуду?
Он понял, потупился, затем взглянул на меня с оттенком благодарности.
По его глазам я увидел, что таки да – чудо свершилось. Потеря такого количества драга могла весьма дурно отразиться на его репутации. Настолько дурно, что он и брат Аммосий вряд ли рискнули бы вернуться в монастырь – отец настоятель, или кто там курировал все дела с «чудом», за потерю груза укоротил бы им жизни.
Не знаю, сколько килограмм «чуда» было в каждом из мешков, но брат Аммосий изрядно взопрел, пока их вытаскивал.
Я велел монахам отойти к обочине и начал отступать спиной к передку шарабана, на всякий случай поглаживая эфес шпаги. Впрочем, оба брата не выказывали враждебных намерений.
– Кто ты, господин Блас? – спросил вдруг Сеговий порывисто.
– О, – сказал я, решив подпустить небольшие понты от приезжих, – вы обо мне еще услышите.
Должен сказать, скромностью я и на Земле не отличался.
Заняв место на козлах, я сграбастал кожаные потрескавшиеся вожжи и легонько стеганул лошадей.
– Добрый господин… Добрый господин! – промолвил брат Сеговий, и голос его был исполнен искренности. Он и правда считал, что я добрый. Я поступил по-божески, по-ашаровски, скажем. Отдав «чудо», я сохранил им жизни. А другие жизни, возможно, обрек на смерть от него.
Брат Сеговий захлопотал, как наседка:
– Тащи их в кусты, Аммосий, ломай ветки, скоро дождь, нельзя, чтобы намокло! Добрый господин… Добрый господин!.. Добрый господин!!! – крикнул он вслед истерично и засмеялся – облегченно, радостно.
Таким образом, я получил гужевой транспорт, управлять которым мог и ребенок. Натянул вожжи – значит «стоп», чуть стегнул коней – значит «вперед и с песней», стегнул еще – понеслись рысью, нужно затормозить –