почистили от вырожденцев,
от инородцев и всех потакающих —
всё ближе, крепче ряды смыкая.
Мы стали спасителями народов
и в завтра глядели ясно, гордо:
последний оплот цивилизации,
хранить готовые и подвизаться.
И были величественными – планы,
и юные были полны запала,
и были искренно-звонки речи…
Откуда нам знать про чёртовы печи?
Дервиши
Мишелю Дахмани,
цыгану, арабу и ужасающе
подозрительной личности
Амьенский собор выгорел. Нотр-Дам поседел.
На древних ступенях цветами – юбки цыганок.
Кто-то готовится выиграть в самом последнем суде.
Кто-то желает сейчас получить чистоганом.
И только новые дервиши, забывшие имена
любых из божеств, с кем надо бы договориться,
снимают с себя последнее, будто рубашку – на! —
потрёпанные в молитвах о чуде лица.
А небо забыло начисто, как прятать ночами свет,
и звёзды сбегают из города в дикие горы.
Дервиши зарывают на зиму, как в листве,
в постерах музыкальных звоны соборов,
чтобы на Антипасху, под первым хмельным дождём,
каждый проросший звон обернулся птицей,
ввинтился в воздух, опасно и радостно возбуждён —
а мир вместе с дервишем станет внизу кружиться.
Никогда
Я никогда не родилась в Париже,
где смехом брызжет
из кафе-шантанов,
не ела в жизни жареных каштанов
и не спала под старой острой крышей.
Я никогда не родилась в Варшаве,
не бегала босая по брусчатке,
не засыпала в бабушкиной шали
и не качалась на резной лошадке.
Мне негде брать мотивы и напевы:
я никогда не родилась в кочевье,
и никогда не выросла на Волге,
и вечера мои бывали долги —
но очень редко чем-нибудь согреты.
Я никогда не родилась поэтом.
Дакини
Всякое меряешь чудо, мудрости пробуешь всё мудрей,
кости кидаешь и руны, стучишься во всякую из дверей,
в числах считаешь имя, чтобы найти Сатану и Христа…
Знай же, что я – дакини, и красный след за мной неспроста.
Что ты в болоте сыщешь, тыча бессмысленно и наугад? —
так во швах копается нищий, силясь не вшу раздобыть, а клад,
так слона-мертвеца поглощает самоуверенный муравей.
Я, дакини, тебе вещаю, красным пятная между бровей:
брось вертеть бесконечные низки чуждых друг другу богов и божков,
свёрстанные беспорядочно списки разделённого гранью веков,
по-младенчески сыпать в кучу то, что разложено по рядам,
растрясая гармонии, в лучшем случае – без толку и вреда.
Скалят зубы и воют трубами черепа на моей груди.
Раной моей раскрасив губы, стань в сиянии над людьми;
стань,