вселенной только при сходстве или по крайней мере при соотносительности языковых систем» (там же. С. 175).
Из гипотезы лингвистической относительности следует, что в каждом языке представлена своя картина мира, особая точка зрения на мир, на классификацию тех или иных явлений. Чем дальше друг от друга отстоят языки в структурно-семантическом отношении, тем больше разнятся картины мира, в них заключённые, но в любом случае языковые картины мира отличаются от научных в весьма существенной степени. Более того, поскольку язык намного старше науки, полагал Б. Уорф, в информационном отношении он неизмеримо богаче последней. Он писал: «Поразительное многообразие языковых систем, существующих на земном шаре, убеждает нас в невероятной древности человеческого духа; в том, что те немногие тысячелетия истории, которые охватываются нашими письменными памятниками, оставляют след не только карандашного штриха, какой измеряется наш прошлый опыт на этой планете; в том, что события этих последних тысячелетий не имеют никакого значения в ходе эволюционного развития; в том, что человечество не знает внезапных взлётов и не достигло в течение последних тысячелетий никакого внушительного прогресса в создании синтеза, но лишь забавлялось игрой с лингвистическими формулировками, унаследованными от бесконечного в своей длительности прошлого. Но ни это ощущение, ни сознание произвольной зависимости всех наших знаний от языковых средств, которые еще сами в основном не познаны, не должны обескураживать учёных, но должно, напротив, воспитывать ту скромность, которая неотделима от духа подлинной науки…» (там же. С. 182).
Теоретически подобные рассуждения выглядят как будто логично, но практически они весьма уязвимы для критики. Какой объём информации должна заключать в себе языковая картина мира? Авторы гипотезы лингвистической относительности по существу сводили её к понятийному словарю, естественно сложившемуся в том или ином языке. В одном языке, например, заключена одна классификация животных. А в другом – иная. Но отсюда никак не следует, что языковая картина мира информативно богаче научной.
Объём словаря в языковой картине мира (или обыденном языке) и объём словаря в развитой науке действительно не совпадают. Но это несовпадение сказывается не в пользу языка, как думал Б. Уорф, а в пользу науки. Чтобы убедиться в этом, достаточно, например, обратиться к зоологизмам – как они представлены в обыденном языке и научной терминологии. Сразу станет видно, что обыденный язык (а именно в нём и заключена языковая картина мира, поскольку она отражает массовое сознание) здесь явно проигрывает зоологической науке. В обыденном языке мы часто даже не находим названий множества животных – например, таких, как цератопс, стегозавр, рамфоринх и т. п. Их можно найти в биологической науке. Спрашивается, из какого источника мы почерпнем больше знаний о видах динозавров, например, из обыденного языка или из книг по зоологии? Вопрос риторический.
Но подобным образом дело обстоит