жизни и тленной и суетной. Вечером на выходе из конторы она опять видит воплощение своего позора и стукается спиной о дверь. А порядком уже пьяная мадам Дай Выпить подходит вплотную и цедит:
– Эх ты… Эх ты…
Сотрудница наша идет по тротуару и смотрит прямо. Лицо ее горит, потому что она приличная женщина, а идет рядом с такой мадам. Ей, конечно, обидно, что мадам обманула ее доверие и принесла отбросы. Ей, конечно, страшно, что невидимая связь, почти симпатия, почти «снисхожденье богатой к нищей», почти жалость-доброта «к простому народу» кончилась. Она сделала рывок и попыталась выйти из зависимости. Но волей-неволей ей, мягкой и снисходительной, приходится признавать, что есть люди, не достойные ничего, даже милостыни. И такие люди, как мадам Обдеру Карманы – свободны, а вот она, тактичная и чуткая, – раба. И все это видят.
Декаданс
Говор, шумон и сверк. Хитроумная плотинка толстого стекла отгораживает часть водоема. Над ней волны несутся, но долетает только нежная пыль. Чуть дальше спуск ступеней и струй, освобожденная вода падает на камни, в рев, клекот и пение. Ровно пение вод, ровно и выспренно пение в саду. Кто-то играет на расстроенных клавишах, дребезжа металлом струн и связками, звенящими от слез. Обширный старый парк как карнавал жизни на фоне зова судьбы.
В беседке какие-то женщины говорят пылко и гневно, речь напоминает французскую, руки переплетены, платья – ветхое старье. Находят тучи, дует ветер, птицы механически скачут в траве, а они все говорят и говорят… Вечность уже говорят. Вино возле них не тронуто.
Поодаль две молодые пары любят друг друга на виду у всех, точно они ливерпульская музыкальная богема. При этом они еще умудряются окликать и вышучивать друг друга, и вина им явно не хватает.
Празднество громоздко, цель его забыта, и толпа разодетых людей рассеянно впиталась в сумрачный парк. Издали струнный оркестр – не из одной точки, а как бы отовсюду, рассеянный и умноженный эхом. Трещат салютные выстрелы, нервный розовый огонь отражается в чьих-то глазах, устремленных вверх. Иногда это парализованные мечтатели, иногда разгоряченные сластолюбцы. Сил ни у кого уже нет, а вечерон все ветвится, ветвится, взметая шлейфы.
К плотине бегут двое. Еще один сюжет, начавшийся за столом! Сначала застольные драмы. Потом диванные страсти. На женщине глухое длинно-черное, на мужчине распахнутое просторно-белое. Она вроде убегает, но, переводя дух, следит за ним. Он догоняет, но как только она оборачивается – лениво откидывается спиной на первый попавшийся ствол. Наконец она, сильно дыша, приближается к толще плотины. Он крадется следом и вдруг обнимает так, что не вырваться. Жаркие препирательства, фразы сквозь зубы, ее выгнутая спинка, тщетные попытки ударить.
Их ссора заурядна – она дразнила его, привлекая и одновременно наказывая. Он же, уверенный, что его успех – плод лишь его гения, оскорбился необходимостью