выполз страх – двери в домах стали запирать; каждая жена дожидалась мужа с нетерпением, панически боялась, что он не вернется, да грешным делом помышляла о том, как ей предстоит кормить детей и что с ними со всеми без защитника станется.
5. Побег
Пожар на складах унес восемь жизней. Через несколько дней опечаленному Андрею Михайловичу предстояло на общем собрании принести семьям погибших соболезнования и как бы невзначай объявить о решении властей закрыть предприятие, лишив работы порядка шестисот человек, шахты засыпать либо затопить. Андрей Михайлович предвидел неминуемые последствия такого решения и, кроме того, понимал, что рабочие непременно воспримут его как виновника выпавших на их долю бедствий.
Потому тем же вечером, то есть в день пожара, не дожидаясь рокового момента, он сбежал. Родне, оставшейся в шахтерском поселении, отправил письмо, где сообщал о причинах своего поступка и приглашал сестер вместе с матерью к нему присоединиться, когда те пожелают. Письмо получила Анна, но почему-то никому больше его не показала, приглашение не передала, а исписанный бумажный клочок отправила в печку. Впрочем, адрес брата она запомнила хорошо, и потому смогла впоследствии связаться с ним, приглашая на собственные похороны.
6. Рождение
Рабочие бесновались недолго. Около недели после объявления о закрытии предприятия и роспуске всех бригад. Вопиющих случая было всего только два. Один раз пьяная троица посреди ночи вломилась в избу какого-то старца, из здешних жителей. Хозяина избили, престарелую жену не тронули; порубили топорами кухонный стол да грозились «самого так порубить, на куски» – не осмелились, ушли. В другой раз женщину убили, вдову. А впрочем, женщину-то убили много позже и совсем по иным причинам; на тот период, таким образом, один лишь случай разбоя насчитывается, и то неотягощенный.
Больше ничего, никаких беспорядков. Местные, кажется, прониклись к чужакам сочувствием, ведь им приходилось жить впроголодь, без всяческих средств к существованию. Сами чужаки большую часть времени лениво, бессмысленно слонялись по поселку, не зная, куда приткнуться. Иные с тоской поглядывали в сторону фабричного скелета или в беспамятстве становились у края какой-нибудь из земляных ран и могли стоять так целыми часами, не желая ни шагать вперед, в бездну, ни возвращаться домой (дома, по сути, такая же бездна).
Утихло. Улеглось. Присмирели. Многие разъехались, как изначально предполагалось, расползлись, подобно саранче, по окрестностям. Немало было тех, которые остались, из опасения потерять отведенное жилище.
Последовало несколько инспекторских проверок. Затем в поселении наладили кое-какой транспорт, открыли продуктовые магазинчики, мелкие предприятия услуг. Так застройка стала дышать самостоятельно, превратившись в небольшой городок, с ветхим храмом в центре, тремя раззявленными, зияющими чернотой гло́тками на северной