вбил по толстому гвоздю без шляпки, пояснив:
– Так надежней, мне ведь не прогулки совершать с костылями. Работать надо, значит, держава, крепость нужна особая.
Теперь, когда он встал и пошёл по комнате, от гвоздей оставались отметины в жёлтом полу, маленькие, как конопушки.
…А вечером приехал старый друг детства отца, Стёпка Сонюшкин, Синегубый – так его звали оттого, что всё лицо и губы у него от контузии на фронте были в синих точках. Он привёз две седелки, уздечки и просил за недельку подремонтировать. Обещая ставить за это трудодни.
– Знаю я твои трудодни, Степан, ещё до войны. Ты мне лошадь, когда надо, дашь?
– Дам, конечно, дам, – говорил Степан, глядя плохо видящими от ожогов глазами, тускло и покорно. – А ты сделай. У меня ещё хомутишко один есть потрёпанный, возьмёшь?
– А потник-то есть?
– А как же! – с готовностью ответил дядька Степан. – Есть, неважнецкий, правда, но есть.
Когда ушёл Синегубый, отец сказал:
– Шурка, а знаешь, я ведь ловко так валенки до войны подшивал. Если взяться за это дело, не пропадём, точно говорю.
Мать радостно слушала эти разговоры и украдкой вздыхала.
Художественный руководитель
Перед уроком истории классная руководительница Лидия Петровна объявила:
– Александр Ковальский, я тебя освобождаю по просьбе Валентины Яковлевны от уроков. Ты ей нужен в постановке.
Шурка встал и под завистливые взгляды одноклассников вышел.
Ничего не поделаешь, Шурка – артист.
По дороге в клуб он вспомнил, как впервые появилась Валентина Яковлевна в школе два года назад.
…В тот день вначале ему не везло. На перемене у туалета к нему привязался Толик Юнгов и они подрались. Так, не зло. Как бы проверяя друг друга, обменялись тумаками. Но Шурка поскользнулся и припал на одно колено, прямо в грязную лужу. Зазвенел звонок и Толик убежал, а он остался очищать грязную штанину. Когда вошёл в класс, хмурый учитель географии Василий Иванович Норкин уставил в него, не мигая, свои карие, под навесом чёрных больших бровей, глаза:
– Опять дрался? Оттого и опоздал?
– Нет, – ответил Шурка, веря, что они с Юнговым и не дрались. Так себе… И опоздал он не из-за драки, просто случайность – поскользнулся и попал в лужу.
– Лгать нельзя, – обидно, как маленькому, сказал учитель географии, – я всё видел в окно. В наказание будешь стоять, пока не скажешь правду.
– Где? – с горечью выскочило у Шурки. «Неужели поставят в угол?» – подумал он.
– А вот, где находишься сейчас, там и стой.
«Если видел всё, то чего ему от меня надо? Должен понять, что всё получилось случайно».
Шурка остался у двери. Незаметно продвигаясь, оказался у подоконника. Стал смотреть на улицу. Правая рука, вернее, указательный её палец ковырял потихоньку извёстку у оконного проёма.
Было обидно и неинтересно. Из окна сквозило, Шурка два раза шмыгнул носом.
– Ты что, герой, плачешь? Так знай, коммунисты не плачут! В классе хихикнули.
– Не