.

приказал я и поехал дальше, глядя вперед, на дорогу.

      Через одну милю мистрис Перси шевельнулась и приподняла голову с моего плеча.

      – Мы еще не в Джеймстауне? – промолвила она со вздохом, не совсем еще проснувшись. – О эти бесконечные деревья! Мне снилось, что я в Виндзоре34 на соколиной охоте, а потом я вдруг очутилась в этом лесу… теперь я была лесной птичкой, вольной и оттого счастливой… Но тут на меня налетел коршун, сжал когтями – и я снова стала самой собой, а коршун превратился в… Ах, что я говорю? Это все спросонок… Слышите? Кто это там поет?

      И правда, где-то впереди недалеко от нас звучный мужской голос выводил:

      С подружками однажды

      Пошла я погулять,

      Нарвать цветочков майских,

      Попеть и поплясать.

      Вскоре деревья расступились, и мы, выехав на небольшую поляну, увидели того, кто пел эту песенку. Он лежал под дубом на мягкой травке, положив руки под голову, и глядел в летнее небо, голубеющее в просветах между ветвями. Одна нога его была закинута на другую, и на колене сидела белка, держа в лапках орех, а еще с полдюжины, словно игривые котята, сновали туда-сюда по его могучему телу. В нескольких шагах от певца паслась старая серая кляча, тощая, как скелет, с наколенными наростами на всех четырех ногах. Ее седло и уздечка висели на суку дуба, под которым отдыхал хозяин.

      Тот между тем весело распевал:

      Он ей в любви поклялся,

      Но услыхал в ответ:

      «Мужчины все коварны,

      Мужчинам веры нет!»

      «Откуда недоверье? —

      Учтиво он сказал. —

      Ведь ни один мужчина

      Тебе не изменял».

      – Добрый день, преподобный отец, – окликнул я его. – Сочиняете новый божественный гимн для воскресной службы?

      Преподобный Джереми Спэрроу, нисколько не смутившись, осторожно стряхнул с себя белок, встал и подошел к нам.

      – Пустяк, безделка, – объявил он, небрежно махнув рукой, – старая глупая песня, которая сама собой пришла мне на ум, оттого что небо нынче такое голубое, а листья – такие зеленые. Если бы вы подъехали чуть раньше или чуть позже, то вместо нее услыхали бы девяностый псалом. Добрый день, сударыня! Теперь я понимаю, почему мне вдруг захотелось петь – ведь ко мне приближалась сама королева мая35.

      – Вы, верно, держите путь в Джеймстаун? – спросил я. – Коли так, поезжайте с нами. Дикон, оседлай коня его преподобия.

      – Оседлать его ты, конечно, можешь, приятель, – вмешался мастер Спэрроу, – ибо и он, и я уже довольно бездельничали, но боюсь, что за вашими лошадьми ему все равно не угнаться. Нет, мы с моим конем оба пойдем пешком.

      – По-моему, вашему коню недолго осталось жить на этом свете, – сказал я, оглядывая его убогого росинанта36, – но до Джеймстауна уже рукой подать. До тех пор он протянет.

      Мастер Спэрроу уныло покачал головой.

      – Я купил его неподалеку от Уэстовера у одного из здешних виноградарей-французов, – сказал он. –