кого не успели еще убить казаки, и грабить животы.
– А этого, – указал казакам Степан на губастого, – раздевай донага…
– Батюшка, помилуй… – рухнулся тот в ноги. – Чем же повинен я? Смилуйся, отец!..
– Раздевай!..
В одну минуту он был раздет – дрожащий, нелепый, безобразный, страшный и смешной в одно и то же время.
– А казна царская у тебя где? Сколько? Неси всю сюда…
Чрез несколько минут губастый, стыдясь своей ноготы, уже стоял перед атаманом с потертым кожаным кошелем в руках.
– Так. Эй, казаки! – засмеялся Степан. – Так вот, с кошелем, и отвезите его на берег, на песочек. И пущай там посиживает…
Губастый ничего не понимал и от смятения не мог выговорить ни слова. И струг быстро понес его на луговую сторону. Казаки высадили приказного с его казной на песок и быстро вернулись на караван, который, беспорядочно крутясь, медленно наплывал на мыс, где виднелись запорожцы. И одно за другим тяжелые суда тыкались в мокрый песок неглубокого тут дна.
– Чистый вот пеликан сидит… – смеялись казаки, все оглядываясь на голого приказного. – Вот солнышко повыше подымется, ничего, тепло будет…
– Всех ли лиходеев покончили? – кричал Степан с одного судна на другое.
– Всех, батюшка!.. – кричали с судов ярыжки и стрельцы. – Всех, Степан Тимофеевич…
– Слушай, ребята, все!.. – крикнул Степан. – Всем вам объявляю волю. Идите себе, куда хотите: и работный народ, и стрельцы, и колодники… Силой никого не принуждаю оставаться со мной, а кто хочет идти с нами, тот будет вольный казак. Я пришел бить только бояр да богатеев, а бедными и простыми людьми я готов, как брат, всем поделиться…
– Bсе идем за тобой!.. Все!.. Батюшка, орел ты наш… – кричали со всех судов. – Все за тобой!..
Солнце ярко играло по широкой, взбудораженной, полной огней Волге. Казаки, стрельцы и ссыльные дуванили богатую добычу. Вдали на песчаной отмели растерянно сидел губастый приказный. На высоких мачтах тихо покачивались удавленники, черные и длинные. Москвитин Тренка Замарай ходил бледный, с большими глазами: нет, от такого унеси только Господи!..
VIII. В Царицын
Жребий был брошен, теперь ничего другого не оставалось, как продолжать…
Воеводой в Царицыне был о ту пору Андрей Унковский. Это был среднего роста, плотный и смуглый человек с живыми черными глазами и маленькой, уже седеющей бородкой, один из тех многочисленных тогда на Руси воевод, которые потрясали молодое царство московское до самого основания, лучше, чем все воры, взятые вместе. Девизом Унковского раньше – перед Царицыном он княжил и володел в Старой Руссе, – было: у себя на воеводстве я бог и царь. В смысле «вымучивания» у населения денег он был изобретателен необычайно: так, он часто устраивал у себя пиры и звал всех своих подчиненных и богатых торговых, а те за такую честь должны были подносить ему «поклонное», а кто уклонялся от чести, за тем посылал он приставов и сажал в тюрьму, от которой надо было откупаться.