иначе, как пагубным». Горемыкин: «Я не считал для себя возможным разглашать то, что Государь повелел мне хранить в тайне. Если я сейчас говорю об этом, то лишь потому, что военный министр нашел возможным нарушить эту тайну и предать ее огласке без соизволения Е. В.54. Я человек старой школы, для меня высочайшее повеление закон… Когда на фронте почти катастрофа, Е. В. считает священной обязанностью русского царя быть среди войск и с ними либо победить, либо погибнуть. При таких чисто мистических настроениях вы никакими доводами не уговорите Государя отказаться от задуманного им шага… в данном решении не играют никакой роли ни интриги, ни чьи-либо влияния. Я также… прилагал все усилия, чтобы удержать Е. В. от окончательного решения, и просил его отложить до более благоприятной обстановки. Я тоже нахожу принятие Государем командования весьма рискованным… но он, отлично понимая этот риск, тем не менее не хочет отказаться от своей мысли о царственном долге. Остается склониться перед волею нашего Царя и помогать ему». Сазонов: «…бывают обстоятельства, когда обязанность верноподданных настаивать перед Царем во имя общегосударственных интересов… Надо еще учитывать и то, что увольнение Вел. кн. произведет крайне неблагоприятное впечатление на наших союзников… нельзя скрывать…, что за границей мало верят в твердость характера Государя и боятся окружающих его влияний. Вообще все это настолько ужасно, что у меня какой-то хаос в голове делается. В какую бездну толкается Россия». Кривошеин: «Я давно подозревал возможность заявления Государем желания встать непосредственно во главе армии – это вполне соответствует его душевному складу и мистическому пониманию своего царского призвания. Но я был далек от мысли, что этот вопрос может выдвинуться именно в настоящий абсолютно неподходящий момент, и что облеченное до сих пор монаршим доверием правительство будет поставлено лицом к лицу с предрешенным актом такой величайшей исторической важности… Ставится ребром судьба России и всего мира. Надо протестовать, умолять, настаивать, просить… чтобы удержать Е. В. от бесповоротного шага. Мы должны объяснить, что ставится вопрос о судьбе династии, о самом троне, наносится удар монархической идее, в которой сила и вся будущность России. Народ давно уже со времен Ходынки и японской кампании считает Государя царем несчастливым, незадачливым… Напротив, популярность Вел. кн. еще крепка, и он является лозунгом, вокруг которого объединяются последние надежды. Армия тоже, возмущаясь командирами и штабами, считает Н. Н. своим истинным вождем. И вдруг – смена верховного главнокомандования. Какое безотрадное впечатление и в обществе, и в народных массах, и в войсках…» Щербатов: «Не может быть сомнения в том, что решение Государя будет истолковано, как результат влияния пресловутого Распутина. Революционная и антиправительственная агитация не пропустит удобного случая…» Харитонов: «У меня напрашивается сомнение, как отнесется
