рассмеялась красивым легким смехом. А я слушал и наслаждался простотой местных нравов.
– Тот московский куратор помер два года назад, а Валентину Петровну нам оставили в качестве живого завещания потомкам, потому что никто не решался отправить ее на пенсию: настолько тот московский товарищ был крут. А может, это была его последняя воля. Короче, никто не знает, и вот Валентина Петровна сидит себе премии годовые по выслуге лет выписывает, коттедж построила, сейчас вот машину внуку покупает. Работать вообще некому.
– Ясно, – пробормотал я. – А Каролина, значит, оскорбляет их серость.
– Это бы они пережили, уверяю тебя, – снова улыбнулась Ольга, продемонстрировав жемчужную ровную улыбку, идеальность которой нарушал только непокорный правый клык, который дерзко смотрел немного в сторону. Как ни странно, выглядело это суперсекси.
– Проблема в другом: Каролина начала приглашать людей со стороны, – охотно продолжала Ольга. – Сначала меня переманила, теперь вот тебя где-то выискала. С тобой вообще вышел целый спектакль. Каролина отказала шурину Валентины Петровны, якобы по причине его непрофильного образования, а тебя, студента, взяла…
Теперь я понял, каким образом у Каролины образовалась резкая нехватка педсостава в начале года: ей навязывали преподавателей из своих, но она взбрыкнула, чтобы не укреплять власть «старого эшелона». Новой заведующей нужны свои люди. Теперь ясно, почему дамы смотрели на меня грустными, осуждающими и печальными глазами, словно стали свидетелями того, как я отобрал конфету у ребенка, и теперь не очень понимают, как вообще говорить с этим конченым человеком. В сущности, примерно этим в их понимании я и занимался: вместе с Ольгой мы отнимали пропитание у подраставших детей «старого эшелона», который был местами стар настолько, что имелись уже и внуки.
– Ох, Каролина – идеалистка, – неожиданно вмешалась в наш разговор Эльвира Руслановна. – За это я ее и люблю. Сама такая была.
Воцарилась почтительная пауза, но Эльвира Руслановна, кажется, снова сказала все, что собиралась, и молча продолжала смотреть в окно. Ее когда-то красивое лицо до сих пор было интересно той особенной возрастной красотой, которую придают женскому лицу живые умные глаза, любовь к себе и к жизни вообще.
– Почему вы не сказали ничего в защиту методики Каролины на заседании? – поинтересовался я у Эльвиры Руслановны.
Женщина медленно поднялась и плавно прошлась по комнате в сторону кухонного уголка. В свои неизвестно сколько, но явно не восемнадцать, она оставалась стройной, миниатюрной, ее пушистые желто-белые волосы легко приподнимались от каждого движения. Не глядя на меня, Эльвира Руслановна поставила чайник, вытащила из шкафа чашки, сахар, печенье. Разложила ложечки.
– Скажу, когда надо будет, – наконец улыбнулась она. – Идеалистов у нас бьют. Это неизбежно. И вы, Сашенька, не принимайте близко к сердцу. Это всего лишь кафедра, не надо ее воспринимать как всю жизнь. Когда я молодой девчонкой после института впервые пришла в университет, меня тоже старшие коллеги спросили: «Ты как здесь жить с таким