этот раз: Андрес всерьёз надулся и ушёл в дом, бросив её рыдающей у ограды. От неё отказались все – жених, мать, и только проклятый Стронберг, разрушивший всю жизнь Лиз, ждал и желал её. Эта мысль вогнала её в беспросветное отчаяние. Господи, ну случается же по твоей милости, что человек, который ей отвратителен, по-настоящему сходит от неё с ума! Вся напоминая бурлящий горячий источник, кипя и клокоча от негодования, Элиза вместо работы на огороде взбунтовалась – отправилась купаться на озеро в лес. Эльмарен не успокоил её, он оказался слишком тёплым, чтобы остудить кипящие чувства, и хмурым, неразговорчивым. Ей следовало обратить внимание на небо – спустя двадцать минут упрекнула себя Элиза, когда разверзлись небесные водохранилища и она искупалась второй раз, теперь уже в одежде.
Она постояла чуть-чуть под деревьями, но ливень и не думал прекращаться. Пора было искать убежище понадёжнее ветвей, с которых лилось ей на голову ничуть не меньше, чем с неба. Волосы Лиз в момент превратились в тусклые мокрые водоросли, юбка липла к коленям, а рубашка – к груди. Как неприятно… Зачем-то отжав подол, Элиза бегом бросилась в сторону деревни.
И ей повезло. Метрах в трёхстах от кромки леса, посреди луга, стоял сарайчик для сушки скошенной травы. Сейчас, когда до наступления первых холодов оставалось совсем немного, сено уже было всё убрано внутрь – а значит, она, по крайней мере, сможет там согреться после неосторожного свидания с Эльмареном.
Дверь была чуть-чуть приоткрыта, а замка на неё отродясь не вешали. Были в деревне более важные объекты, которые следовало защищать. Лиз проскользнула внутрь и окунулась в невероятно пахучую гамму сохнущего сена. Места, правда, чтобы развесить промокшую одежду, было совсем немного; но вещей у прячущейся от дождя девушки – и того меньше. Если развесить юбку и рубашку на стропилах, они высохнут до утра; а сама она зароется глубже в сено, да заберётся повыше и пересидит без нитки на теле, прикрытая волосами.
Рубашка была уже на полпути к снятию, закинута на голову, когда сзади раздался предупреждающий кашель.
– Не то чтобы мне не нравилась твоя спина…
Лиз взвизгнула и заметалась. Мокрая ткань снова шлёпнула по холодной коже.
– Ах, твоя милость, чтоб тебя! И чего дома не сидится? Смотри, какое ненастье!
– Мне вот захотелось экзотики, на сеновале переночевать, – Марис Стронберг ей улыбался с горы сена и даже – мерзость какая! – подмигнул.
Лиз нерешительно выглянула наружу, но дождь усерднее прежнего месил грязь.
– Наши мысли совпали?
Лиз не отвечала. Парень съехал со скирды сена, весь такой чистенький, сухой, безупречный, в белой батистовой рубашке с завязками на груди, в светлых штанах. Ему-то тепло и сухо…
– Промокла, – констатировал он заметный всякому глазу факт. – А вдруг простудишься? У женщин с этого часто бывают осложнения… по девичьей части.
– По девичьей части у меня осложнения от тебя! – огрызнулась Элиза. – Шёл бы ты своей дорогой, барончик… – она вздрогнула от увесистого