может – и у Дава, хотя, я прекрасно понимаю, что ему стали каким-то непостижимым образом доступны все мои мысли, даже те, что я усиленно скрываю от самой себя.
Мне просто нужно перестать думать о Невском, но именно сейчас, когда раз за разом слышу его голос за стенкой и когда представляю себе, что в эту секунду он крепко прижимает к себе Оксану, меня затапливает чёрная слепящая ревность. Даже воздуха в лёгких не хватает, отчего делаю короткие рваные вдохи, ни черта не отрезвляющие.
Наконец, Давид и Оксана затихают, и я расслабленно выдыхаю – трахаться сегодня они точно не станут. А если всё же решат заняться сексом, я в этот момент буду уже далеко. Считаю до десяти, мысленно прикидывая, не стоит ли остаться хотя бы до шести утра, когда начнут ходить автобусы. И всё же решаю – нет. Это слишком большой риск. И хоть существует вероятность, что утром все мои ощущения покажутся мне выдуманными, она очень и очень невелика.
Откидываю одеяло и осторожно поднимаюсь с постели. Почти два часа ночи, а значит, вот-вот окончательно рассветёт. Пока же за окном – серо-унылые сумерки, чуть подёрнутые пеленой тумана, стелющегося по полю возле леса. Идеально, чтобы сбежать…
Туфли беру в руки, опасаясь разбудить Давида и Оксану стуком каблуков. Какая же я глупая. Как же хочется ругаться на саму себя, за то, что позволила всему этому случиться. Никогда не влюблялась за какие-то несколько часов, тем более не делала этого, если речь шла о парнях подруг. А теперь…
– Сбегаешь?
Хрипловатый голос Невского выбивает почву из-под ног, стоит только мне распахнуть дверь. Давид стоит за прямо за ней, босой, в одних спортивных штанах. Руки сложены на груди, а на губах – улыбка, полная понимания. Он идеально сложен – подтянутое тело скорее худощавое, чем мускулистое. Но мне отчётливо виден каждый рельеф, выступающий под кожей.
– Так будет лучше.
Он просто мотает головой и делает шаг в мою сторону, понуждая меня инстинктивно отступить. Закрывает за нами дверь, когда мы оба оказываемся во мраке спальни. Забирает туфли из моих рук и осторожно кладёт их на пол. Во рту мгновенно пересыхает – миллион вопросов, уже готовых сорваться с губ, исчезают. По-моему, всё яснее ясного, и то, что я приняла за свою симпатию, теперь поделено между нами двоими.
– Так не будет лучше ни для кого.
Невский просто прижимает меня к себе, почти как тогда, когда танцевали в клубе, только теперь в этом жесте столько неприкрытой властности. Он делает то, что решил, – за нас обоих. Сначала проводит губами по поим губам, словно пробует их на вкус. Меня будто пронзает разрядом в триста восемьдесят. Машинально хватаюсь за его плечи, пытаюсь отстраниться, но ничего не выходит – Давид держит крепко, позволяя делать только то, чего хочет он.
– Аль… я хочу тебя, безумно.
Хриплый шёпот не может принадлежать Даву… Это не тот Невский, которого я знала все эти годы. К нему у меня просто не может быть таких чувств. И он не может говорить мне таких слов.
– Давид, не надо, прошу…
Он не внимает жалким мольбам, просто накрывает мои губы своими, врывается языком