«Ну вот, перегорела, – с досадой подумала она. – Самой не справиться. Придётся ждать, когда мужчины встанут». Умываться в сумраке не хотелось, но и ждать неизвестно сколько тоже. Победила привычка. В неверном свете из окна она всё же совершила утренний туалет и уже собралась вернуться к себе, как услышала странные звуки, доносившиеся из общей комнаты. Елизавета Марковна открыла дверь и заглянула внутрь. Никого. Тихо. Она закрыла дверь. Звуки появились снова. Елизавета Марковна повторила свои действия. Результат оказался тот же. Ничего не выяснив, она пожала плечами и удалилась, думая о том, чем ей лучше позавтракать: яйцом в смятку или бутербродом с докторской колбасой. Колбаса была уже не та, что в годы её молодости, но сила привычки…
Не успела она дойти и до середины коридора, как вдруг за её спиной сама по себе зажглась лампочка. «Что же это такое, – вздохнула Елизавета Марковна. – Непорядок». Она ещё раз вздохнула, вернулась в кухню и попыталась выключить свет. Долгие годы коммунального проживания приучили её к экономии. Лампочка глумливо мигнула, но не погасла. Вольская ещё раз повернула выключатель. Ничего. Она постояла, то поднося руку к заветному рычажку, то убирая, наконец, прекратила свою пантомиму, решив оставить всё, как есть, до пробуждения соседей. В тот момент, когда она снова вышла в коридор, откуда-то сбоку до её слуха донеслись странные какие-то свистящие не то слова, не то просто звуки: «Зы-ыка – зыканска-а…» «Почудилось, – решила поэтесса. – Воображение разыгралось. Так, глядишь, снова стихи писать начну. Про лунный блеск и тишину». Она улыбнулась и направилась в комнату, больше не реагируя ни на какие непонятные явления. Как только за ней закрылась дверь, свет в кухне погас, и в коридоре вновь прошуршали шаги, словно кто-то на цыпочках быстро перебирал ногами. Одновременно что-то скрипнуло, и заверещал будильник в первой комнате. По Квартире прокатилась волна обычных утренних шумов, производимых по большей части семейством Митиных.
* * *
Топот близнецов по коридору разбудил Пичужкиных, проспавших, к своему ужасу, лишних два часа. Нарушение режима, пропуск очереди к умывальнику, необходимость сначала ждать вожделенную влагу, а затем завтракать второпях, что явилось уже полным безобразием, вызвало бурю негодования вспыльчивого Льва Эдуардовича. Всю силу своих эмоций он обрушил на ни в чём не повинную Раису Лаврентьевну. Ссоры в их семье случались редко, зато бывали громоподобны и сопровождались мощными выбросами накопленной негативной энергии. Сначала, как правило, распалялся Лев. Когда он уже бывал готов утихнуть, в ответ на его нападки громы и молнии начинала метать Раиса. Ничуть не боявшаяся этих сцен Сильва привычно пережидала их где-нибудь в сторонке. В свои девять лет она давно усвоила, что «милые бранятся – только тешатся», и не переживала по пустякам.
Этим утром те, кто сновал между кухней, где готовился завтрак, и комнатой, где этот завтрак уничтожался, имели удовольствие слышать следующее:
– Позор! – орал Пичужкин. –