условием истинной свободы философ считал отказ от собственности, государства, семьи, денег, официальной морали и того, что они с собой приносят, – чувственных удовольствий и душевного комфорта. Диоген, к примеру, выступал за общность жен. Этот великий отказ от социальных «условностей» – в духе древнекитайских даосов или ранних буддистов – приводил киников к переосмыслению понятия рабства. Будучи политически свободным, говорили они, человек может быть рабом собственных страстей и вожделений.
Придерживаясь в основном демократических воззрений, софисты в своих сочинениях поставили один из ключевых вопросов античной политической мысли: о выборе наилучшей формы государственного правления. Этот вопрос в классической греческой философии задавался в разной форме, но демократия – как сугубо греческое «чудо» – оставалась при этом важной точкой отсчета.
Впрочем, многие греческие философы предпочитали аристократию. Так, известное изречение Гераклита (около 544/540 до н. э. – ?) гласит: «Один стоит для меня десяти тысяч, если он – наилучший». Сторонником «правления лучших» был и Пифагор (около 570–490 до н. э.). Однако оба они подразумевали под «лучшими» не закрепленный традицией аристократический класс своей эпохи, а просто всех, кто живет разумно и добродетельно. Не случайно пифагореец Гипподам Милетский (498 до н. э. – около 408 до н. э.) не выделяет в своем проекте государственного устройства аристократию как социальный класс наряду с земледельцами, ремесленниками и воинами. Фактически такое нетрадиционное понимание аристократии близко умеренной демократии, где правит элита, реализующая принцип свободы для всех. В этом именно смысле философ Демокрит (460–370 до н. э.), замечая, что «по самой природе управлять свойственно лучшему», делал вывод: «Бедность в демократии настолько же предпочтительнее так называемого благополучия граждан при царях, насколько свобода – лучше рабства». На самом деле приверженцы «власти лучших» часто отрицали не демократию как таковую, а «охлократию» – власть толпы, крайнюю демократию. В ней они не без основания видели зачатки будущей тирании, не совместимой с реальным народовластием.
С софистами связан еще один важный спор в греческой философии – между релятивистским и абсолютистским пониманием морали. Софисты не признавали абсолютных моральных ценностей. Горгий (483–380 до н. э.), к примеру, отказывался говорить о добродетели вообще, но только о добродетели мужчин или женщин, детей или взрослых, свободных или рабов. Но если в обществе нет универсальных этических норм, что служит тогда основой индивидуальных этических установок? По мнению Протагора, такой основой является польза. Но как быть тогда с политической моралью? Ведь отсутствие универсальных этических норм грозит поставить под вопрос саму идею политического как сферы совместных (публичных) дел по управлению полисом.
В отличие от релятивизма софистов, абсолютистское понимание морали исходит из признания строгих, общезначимых этических норм.