или неблагоприятные обстоятельства уже редуцировали угнетенного к роли „средства“» [Капустин, 2010, с. 356]. То есть фактически в такой трактовке моральной философии И. Канта речь идет о выражении сочувствия политическим делам, а не участии в них. Но возможна и другая интерпретация, достаточно лишь изменить позицию созерцателя на позицию деятеля: «…Тот же императив можно понять как предписание не допускать отношения к другому только как к средству или (что то же самое) деятельно утверждать другого в качестве цели. Следование так понятому моральному долгу непременно заставит поступать вопреки тем, кто аморально сводит „другого“ к роли только средства. Поскольку моральный долг предписывает действовать, невзирая на последствия, мы должны любой ценой… сопротивляться попранию человеческого достоинства „другого“ и его превращению в „средство“» [Там же, с. 357; курсив наш. – С. П. и М. К. ].
Как можно заметить, здесь изменяется само содержание понятия «долг», который в кантианской созерцательной позиции определялся как «необходимость [совершения] поступка из уважения к закону» [Кант, 1965, т. 4, ч. 1, с. 236]. В позиции же деятеля «долг» понимается не автаркически, – с точки зрения изолированного сознания, – а как «определенная модальность реального отношения», которая требует на другой своей стороне партнера, спо-кретинизма“, то ли как инструмент легитимации их позиции в социальной иерархии власти, статусов и доходов. Дело обстоит гораздо сложнее. „Моральное знание“ есть концептуальное и систематизированное выражение обыденного созерцательного сознания, обусловленного приватно-деполитизированным, а потому социально бездеятельным способом существования его носителей» [Капустин, 2004, с. 85– 86]. Кант, согласно Б. Г. Капустину, – «абсолютный зритель, не смеющий и думать о каком-либо практическом участии в делах, даже вызывающих его столь горячий энтузиазм и сочувствие, как Французская революция» [Там же, с. 91].
собного к установлению такого же отношения [Капустин, 2004, с. 67]. Как следствие, «ключевым условием исполнения долга является рефлектирующее определение и того, с кем я имею дело… и моих обязательств в отношении его» [Там же]. Здесь важнейшее значение приобретает самоопределение человека действующего, в нескольких аспектах: в отношении морали («он выбирает руководствоваться моралью, хотя может выбрать иное»), в отношении долга («выбирает те обстоятельства, которым он в данной ситуации „здесь и сейчас“ придает значение „абсолютного долга“»), в отношении жизненной ситуации («моральное сознание… [есть] решение, обусловленное „эмпирическими“ обстоятельствами жизни человека») [Капустин, 2004, с. 77]. Следовательно, существенно изменяется понимание морали и морального/политического действия: «Мораль оказывается особой стратегией преобразования или преодоления такой ситуации» [Там же].
Таким образом, рассмотренным двум типам политической морали Б. Г. Капустин противопоставляет мораль деятеля, активного участника политики.