лет двадцать пять ему… Забегает он ко мне, сам не свой, и говорит: в тайге в него стрелял какой-то тип. Он, Осетров, тоже выстрелил и, кажется, убил… Я, конечно, прежде всего уточнил: где, когда, какой тип? Нил отвечает, что в распадке, мол, минут двадцать назад. А что за тип, не знает. Темно уже было, да и лицо все в крови… Я в чем был, – он показал Ольге Арчиловне на свое странное одеяние, так удивившее ее при знакомстве, – побежал с Осетровым на место происшествия. Только успел сунуть в один карман пистолет, а в другой фонарик и надеть милицейскую фуражку. Жена схватила со стены охотничий карабин и тоже подалась вместе с нами. Мало ли, вдруг банда какая… Когда прибежали туда, смотрю – и в самом деле лежит человек этот убитый… Посветил я фонариком, да так и ахнул: это же Авдонин, ученый из Москвы. Ну, думаю, дела! Что же ты, говорю, паря, натворил? А Осетров весь дрожит… Еще бы, впервой, видать, в человека стрелял… А тут еще такое – убить своего ни за что ни про что…
Резвых перевел дух. Они одолевали невысокий пригорок, заросший молодыми лиственницами, кудрявившимися в неярком утреннем свете. Подъем капитану давался нелегко.
– Что, они были незнакомы? – спросила следователь. Ее ходьба разогрела.
– Виделись… Но я же говорил – в тайге было темно… Нил объясняет: заметил, мол, незнакомого человека с мешком и ружьем, окликнул, все как положено. А тот от него. Нил крикнул: «Стой! Стрелять буду!» Нельзя ведь в заповеднике посторонним с оружием. А незнакомец только шагу прибавил. Осетров в воздух пальнул, для предостережения. Тогда этот, с мешком, повернулся – и в Нила стрельнул…
– Как? Из чего? – уточнила Ольга Арчиловна.
– Уверяет, что из ружья… После этого Осетров с ходу опускает свой карабин и прямо без прицелки бабахает…
Упал, говорит, как подкошенный. Нил подбежал, смотрит: тот готов. Ну и сразу ко мне…
– А когда вы прибежали, ружье возле пострадавшего было?
– В том-то и дело: ни ружья, ни мешка. Смекаю, тут что-то не то… Первая, значит, у меня версия такая: с перепугу это вышло у Нила. За браконьера принял Авдонина. Сумерки, что-то померещилось, ну и затомашился[1] парень. Знаете, как бывает…
– У страха глаза велики, – подсказала следователь.
– Вот-вот, велики, да ничего не видят…
– Вы первый прибыли на место происшествия?
– Точно. Никого не было. Это уже потом Гай появился.
– Выходит, ружье и мешок у Авдонина – фантазия Осетрова?
– Испариться же они не могли… – Капитан с прищуром посмотрел на Дагурову. – Я сам говорю Нилу: не темни, паря, выкладывай все начистоту. А он клянется, божится, что так все оно и было, как рассказал… Засомневался я, по правде говоря.
Некоторое время Дагурова и Резвых шли молча. Следователь обдумывала сказанное капитаном. А тот ожидал дальнейших вопросов. Чуть дунул ветерок, пахнущий сыростью и прелью.
– А вы как полагаете? – спросила наконец она капитана. – Почему все-таки Нил стрелял?..
– Засомневался