отношении Правительства СССР к событиям в Маньчжурии заявил о недопустимости такого сравнения, поскольку действия советской стороны носили ответный характер на «грубое нарушение китайскими властями договорных прав СССР»92. И далее: не стоял вопрос «о возможности оккупации, хотя бы и временной, советскими войсками китайской территории, о смещении существующих властей и создании новых»; «не было тогда и отдаленнейшей возможности нарушения законных прав и интересов Японии»; «Советское Правительство не использовало при этом своего военного превосходства и слабости Китая для навязывания последнему каких бы то ни было новых условий или для разрешения проблем, не связанных непосредственно с возникновением конфликта»93.
В то же время Советский Союз после начала оккупации отвергал все попытки втянуть его в кампанию осуждения агрессии Японии, развернутую мировым сообществом, предпочитая действовать самостоятельно, в соответствии с установками Сталина, высказанными им еще до начала конфликта: «С Японией нужно поосторожнее. На своих позициях стоять нужно твердо и непоколебимо, но тактика должна быть погибче, поосмотрительнее…»94. СССР отказался от обращения к Японии и Китаю, как это сделали другие государства – участники пакта, с напоминанием «об обязательствах, взятых на себя обоими находящимися в конфликте правительствами, которые вытекают из пакта Келлога»95, не пропустил через свою территорию комиссию Лиги Наций во главе с В. Литтоном, направленную для выяснения причин вторжения японских войск в Маньчжурию, и в то же время на протяжении 1932 года неоднократно поднимал вопрос перед Токио о заключении договора о ненападении, который мог бы стать важным инструментом в деле улучшения советско-японских отношений96.
В стремлении избежать втягивания СССР в японо-китайский конфликт советское руководство любые действия противоборствующих сторон оценивало сквозь призму возможных провокационных намерений. Наиболее ярко это проявилось по отношению к представителям антияпонского сопротивления, прибывавшим в СССР в надежде заручиться политической поддержкой либо получить военно-техническую помощь. В течение 1932 года «факты такого рода» существенно участились. В июле во Владивосток из Шанхая прибыла делегация «из 5 человек от старогиринских генералов97 Ma, Ли-Ду, Идына-чао»98. Делегация имела задание связаться с армейским руководством для получения организационной и материальной помощи. В это же время при переходе границы был задержан и доставлен в Хабаровск комбриг Ли из армии генерала У Пейфу «с двумя письмами на имя Карахана – одно от Упейфу, в котором последний сообщает, что решил начать борьбу за освобождение от империализма и просит содействия, а другое от генерала Чжана, назначенного Упейфу командующим «скрытыми» на северо-востоке силами, также просит содействия»99. В середине июля на «пограничный пост явился якобы представитель Китайской Народной