в цвет «металлик» на заводе в Горьком уже покрасили, и нужно срочно прислать три тысячи метров пленки «кодак», чтобы оператор снимал пейзажи на Волге.
Из номера я позвонил Агаджанову и сказал, что никакого «кодака» не будет, картину надо закрывать и пусть Сизов звонит Лаурентису, чтобы нас срочно отправили в Москву.
Только принял душ – пришел Валера и сказал, что звонил Луиджи Де Лаурентис, он в курсе конфликта, и предлагает сделать два варианта монтажа. В русском – я смонтирую все, как считаю нужным, а итальянский вариант будет монтировать другой монтажер.
– Нет!
– Но почему? Это в порядке вещей. У Калатозова на «Красной палатке» тоже было два варианта монтажа.
– Нет.
– И у Бондарчука на «Ватерлоо» тоже два!
Я сдался.
Валера позвонил Луиджи и сказал, что я согласен на два варианта. И прочитал ему телеграмму Агаджанова.
– Луиджи говорит, что пленка не проблема, – Валера повернулся ко мне, – он спрашивает, что еще нам надо?
Я подумал: «А почему бы не попробовать сделать что-то хорошее для друзей». И сказал:
– Пусть вызовут Токареву, Леонова и Петрова!
– Зачем?!
– С Токаревой мы начинали писать этот сценарий, Петров всегда с самого начала пишет музыку, и это создает мне настроение, а Леонов мой талисман!
– Это перебор, – сказал Валера.
– Ты скажи!
Валера сказал. Выслушал ответ. Положил трубку и хмыкнул.
– Что?
– Сказал, что позвонит Сизову, чтобы он включил этих трех в делегацию. А они здесь примут и оплатят.
Широкий человек был Луиджи Де Лаурентис.
Утром, когда мы у Сонего ломали голову, что писать в варианте для Сорди и что для меня, позвонила секретарша Сизова Раечка:
– С вами будет говорить Николай Трофимович.
– Что происходит? – загремел в трубке голос. – Только что от меня ушел Агаджанов, он требует, чтобы я срочно купил тебе билет в Москву. А напротив меня стоит Доброхотов (начальник иностранного отдела студии), он принес телекс от Лаурентиса, что тебе в Италии срочно понадобились Токарева, Леонов и Петров. Ты что там, не просыхаешь?!
Я ему попытался объяснить, но он не стал слушать.
– Ладно, приеду, разберусь! И кончай там эти игры: осень на носу!
Когда мы почти добрались до конца сценария, меня и Валеру вызвали в Рим на студию «Чинечитта». И главный Лаурентис (Дино) сообщил, что теперь нашим сценаристом будет не Сонего, а снова Чезаре Дзаватини. Неожиданно выяснилось, что у Сонего договор с другим продюсером, и по этому договору он пять лет ни с кем, кроме этого продюсера, не имеет права работать.
И он снова угостил меня сигарой и задрал ноги на стол. Мокасины на нем были другие, желтые. Но надпись на подметках была все та же: «Дино Де Лаурентис».
Я промолчал.
«Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу»… Мне в то лето стукнуло сорок лет, и я считал, что жизнь уже прожита.
Души мертвых колхозников
Дзаватини