ей – пусть забирает своего вояку. Прощаем в честь победы. Только если он ещё повоевать захочет – тогда ему уже ни чёрт, ни дьявол не помогут! Шлёпнем – и все разговоры. Переводи!
Выслушав отличный, на настоящем «хох-дойче» перевод сержанта, немка, рыдая, подбитой птицей метнулась навстречу победителям и цепким кольцом обхватила пыльные, грязные, утратившие всякий лоск сапоги лейтенанта, то ли молясь им, то ли целуя. Жалкая, с безумными глазами, она лопотала и лопотала, доказывая этим страшным русским, а может быть Богу, как она благодарна, как она понимает их жертву, как она просит небо о том, что бы их добро вернулось им вдесятеро, стократно, тысячекратно.
Всё это случилось так стремительно, что поначалу оцепенев, а потом, отшатнувшись, мягко выдирая многострадальные сапоги из её пальцев, Попов почти в панике прокричал:
– Гражданочка, гражданочка! Фрау! Силантьев, да оттащи ты её, чего встал!
Театра добавила группа шедших из бани солдат, с удовольствием прокомментировавших конфузную ситуацию: «А что, вот бы так сам Гитлер поползал, а Петрович? – Не…, он бы не успел. Яво, гада, черти в аду заждались».
Пыхтя и не стесняясь применить пару совсем небезопасных приёмов, сержанту удалось оторвать тётку от «старшого», обеспечив последнему почётное отступление к машине. Затем, прыгнув на водительское место, Силантьев с ходу газанул, пока ржавшие как мерины солдаты не запомнили их в лицо, и сердито сплюнув, буркнул:
– Чёрт! Узнали дорогу, называется…
– Трогай! – махнул рукой лейтенант.
И всё бы в дорогу, но вот же оказия! Эта сумасшедшая фрау, размахивая над головой каким-то свёртком, так упорно, на разрыве лёгких, бежала за ними, что послав все добрые дела к дьяволу, Попов мрачно скомандовал:
– Тормозни. А то до Москвы за нами бежать будет.
Раскрасневшаяся, с размотанным от бега платком, немка оказалась совсем не старой. В её светло-пепельных волосах начисто отсутствовала седина, а глаза, утратившие трагическую безумность, сияли счастливыми звёздочками. Довольная, что они остановились, не уехали, она всё также многословно лопоча, протянула лейтенанту тот самый свёрток, который и был целью погони.
– Чего это она, а? Силантьев? Может взорвать нас решила к такой-то матери? Доделать работу за сыночка? – неуклюже, но и с ноткой настороженности, сыронизировал «старшой».
Силантьев пожал плечами, но свёрток принял аккуратно, стараясь лишний раз не встряхивать. Поняв, что русские чего-то опасаются, немка быстро размотала узелок и развернула тряпку. Солнечный свет радостно отразился на поверхности очень красивого, настольного зеркала в богато инкрустированной раме. Даже не специалист, глянув на эту рамку, сразу бы понял, что это очень древняя работа. Литые веточки деревьев были так искусно вырезаны, что казались живыми, а птицы поющие в их глубине, каждая в отдельности и все вместе —были настоящим шедевром ручной