был как поцелуй бархата на коже младенца:
– …Ты боишься…
– Тебя это должно радовать.
– …Меркурио не послал бы тебя сюда без необходимости…
– Люминаты годами пытались уничтожить Церковь. Резня в истинотьму изменила правила игры.
– …Если бы их постигла беда, остались бы следы…
– Предлагаешь отправиться в Пустыню Шепота и поискать их?
– …Можно поступить и так. Или же ждать здесь, или вернуться домой…
– Ни один из вариантов меня не привлекает.
– …Уверен, предложение Жирного Данио еще в силе…
Ее улыбка была бледной и слабой. Девушка снова повернулась к морю, глядя, как солнце блестит и вспыхивает на ощерившихся волнах. Затем щедро затянулась и выдохнула серое облачко дыма.
– …Мия?..
– Да?
– …Тебе не нужно бояться…
– Я и не боюсь.
Молчание, наполненное шепотом ветров.
– …Врать тоже не нужно…
Закончилось все тем, что Мия начала красть вещи для своих припасов.
Бурдюки, сухие пайки и палатку она стащила из лавки «Товары на каждый день и предметы для похорон “Последняя Надежда”». Одеяла, виски и свечи – из «Старого Империала». Девушка уже выбрала себе лучшего жеребца в гарнизонной конюшне, несмотря на то, что в седле она чувствовала себя так же уютно, как монашка – в борделе.
Мия убеждала себя, что воровство помогает ей оставаться в форме, а тайные вылазки назад в лавки, для того чтобы оставить на прилавке компенсацию за украденное, оказались неплохой забавой[21]. Устроившись у очага в «Империале», Мия наслаждалась последней миской чили «вдоводела» и ждала завывания ветров неночи, несущих с собой благословенную прохладу после дня раскаленной жары.
Тут входная дверь скрипнула, и Мия подняла глаза на клубы пыли, залетевшие внутрь.
Вошедший юноша походил на двеймерца – татуировки на лице из чернил левиафана (ужасного качества), тяжелая копна дредов. Но его кожа была скорее оливковой, нежели смуглой, и он выглядел слишком низеньким для уроженца островов; всего на голову выше Мии, по правде говоря. Он был одет в черную кожу и носил потертые ножны с ятаганом. Пахло от него лошадью и долгой дорогой. Зайдя внутрь, он обшарил карими глазами каждый уголок. Пока его взгляд проходился по нишам, Мия завернулась в тени и растворилась в них, как водяной знак.
Юноша повернулся к Жирному Данио, который чистил все ту же грязную чашку все той же грязной тряпкой. Пристально глядя на владельца трактира, заговорил голосом нежным, как бархат:
– Доброй перемены вам, сэр.
– Ага, – ответил Жирный Данио. – Жачем пожаловал?
– Чтобы отдать вам это.
Юноша поставил на барную стойку деревянный коробок. Глаза Мии сузились, когда в нем что-то загремело. Двеймерец снова окинул бар взглядом, после чего произнес напряженным шепотом: