пока ты не попадешь в основную команду.
Фостер даже не улыбнулся. Я уже к этому привыкла – и конечно, родители тоже это заметили. Фостер вечно радостно скакал вокруг «тети Кэти» и болтал с ней без умолку, как и со мной. А вот с папой он был холоден. Я думала, он вел себя так потому, что мой папа напоминал Фостеру собственного отца. Разумеется, у наших отцов имелась разница в возрасте, но, возможно, у них были похожие голоса или черты лица, и это могло причинять Фостеру боль. Наверняка я не знала и спрашивать не собиралась.
– Фостеру поможет Эзра Линли, – сказала я, попытавшись разрядить обстановку. Мне казалось, это впечатлит родителей, которые знали о спортивных успехах Эзры.
– Быть не может! – воскликнул папа. – Как так получилось?
Фостер молча пожал плечами. Я кашлянула и ответила за него:
– Мы вместе на физкультуру ходим.
– Я помню. Старшеклассники-одиночки.
– Ага. Ну и как-то во время физры Эзра предложил Фостеру помощь. Да? – Я посмотрела на Фостера. – Так и было?
Фостер жевал кожуру от печеной картошки.
– Ага, – протянул он.
Я взглянула на маму – она никогда не разрешала мне есть кожуру, но сейчас будто бы ничего не заметила.
– Что Эзра тебе говорил? – спросила мама.
– У нас теперь общий секрет.
– Какой? – неожиданно для себя самой произнесла я.
– Если я тебе скажу, – ответил Фостер, – то это уже не будет секретом.
Мама с папой улыбнулись друг другу с таким видом, будто у них двоих тоже есть какой-то секрет.
– Что ж, пусть это останется между тобой и Эзрой.
Фостер молча продолжил жевать.
7
У нас теперь общий секрет.
В среду после встречи с миссис Уэнтворт я наблюдала за тренировкой школьной команды и размышляла о секретах. У меня не было особенных тайн, разве что влюбленность в Кэса. Впрочем, и та ни для кого не была секретом: тайные влюбленности вышли из моды, еще когда я училась в седьмом классе.
А вот у Фостера было много секретов, и, несмотря на привычку чесать языком, хранил он их бережно. Раз в неделю он ходил к психотерапевту и никогда не рассказывал об этих встречах. После смерти дяди Чарли мама Фостера была в ужасном состоянии, и об этом Фостер тоже ничего не говорил. Меня это беспокоило. Беседы с психотерапевтом – это, конечно, личное. Но он ни слова не сказал о маме с тех пор, как мы забрали его из их дома в Калифорнии. Будто у него никогда и не было мамы. Он не говорил о ней, не плакал, не жаловался, и, как по мне, это ненормально.
Может быть, он проявлял эмоции только за закрытой дверью в кабинете психотерапевта. Может быть, час в неделю он рыдал, кричал и бил кулаком в подушку, как обычный человек. А может быть, из-за того, что случилось с его мамой, он больше не мог вести себя нормально.
– Пахнет сырными начос.
Я подняла голову. К моей скамейке пробиралась Марабелль Финч, одной рукой, как обычно, поглаживая живот. Она начала так делать уже на втором месяце беременности, когда животик у нее был еще плоским.
Пока ребеночек не начал расти, Марабелль