скорость снаряда у нее 1200 метров, и наши Т-34 «змей» пробивает за полтора километра. Не сказать, что мы сильно встревожились, но на всякий случай поинтересовались у капитана Резника.
Он сообщил, что у советской дивизионной пушки ЗИС-3 начальная скорость бронебойного снаряда тоже 1200 метров. Речь скорее всего идет о длинноствольных зенитных орудиях калибра 88 миллиметров. Они действительно опасны на расстоянии до двух километров.
– В наступательных частях их мало, – жестикулируя, объяснял помпотех. – Слишком громоздкие, весят восемь тонн. Но, учитывая сильное сопротивление, которое мы оказываем, Паулюс мог подтянуть несколько дивизионов.
– Два километра, – рассудительно заметил кто-то. – И не увидишь, откуда стрельнут.
– Этих орудий у немцев мало. Вы не их бойтесь, а обычных 75-миллиметровок остерегайтесь. Те за километр могут подловить, и маскируют их фрицы хорошо.
– «Семидесятипятки» мы уже прошли, – раздался тот же голос. – В лепешку давили.
– Не хвались, – со злостью одернул смельчака Мельников. – Товарищ капитан дело говорит. Давили – не давили… А сколько уже наших танков пожгли!
Затем все вместе покурили, попили холодной водички и потрепались о женщинах. Хорошо, когда дружный коллектив и таких уродов, как Удалов, поблизости не видно. Кстати, капитану Резнику я рассказал о ночном происшествии. Он сморщился, словно от зубной боли. Ответил, как всегда, рассудительно:
– Удалов из политсостава. Его так просто не возьмешь. Не обращай внимания. В обиду тебя не дадим. А появится кто из командования бригады, тогда доложим.
Недолго длилась моя война. 17 июля 1942 года я принял первый бой, а 27 июля, через десять дней, – последний. Запомнился он мне до мелочей. Бойцы говорят, что у человека существует предчувствие, если его в ближайшее время убьют или тяжело ранят. У кого как, а мне в ночь с 26-го на 27-е снился госпиталь, я видел себя в больничном халате. Рассказал ребятам.
– Да ну, ерунда! – отозвался механик-водитель Мельников. – Есть примета: если плохое снится, все хорошо будет.
На смерть и ранения мы в эти дни насмотрелись, говорить о них не хотелось. Остальной экипаж подтвердил слова Мельникова. Хотя бодрости в голосах не чувствовалось. Нечему радоваться. Впереди жаркий день, раскаленное солнце, немцы наступают, и самолеты над головой ходят.
Комбат из 166-й бригады вызвал меня, приказал взять еще один танк, взвод десантников и четырьмя машинами двигаться к хутору, названия которого в памяти не осталось. Вчера там наблюдалось движение небольших групп немцев.
– Танки, что ли? – спросил я.
– Неясно, – пожал плечами комбат. – Но артиллерию точно видели. Осторожнее действуйте.
Посидели над картой, обсудили маршрут. Затем перекусили с экипажем горячей, только что сваренной кашей и двинулись то ли в разведку, то ли в бой. Боеприпасами и горючим еще с вечера загрузились.
Солнце поднялось невысоко, но уже чувствовалась жара. В стороне на двухкилометровой высоте двигались