Тонкие, абсолютно правильные черты, лицо прекрасных пропорций, прелестный рот, а глаза – ясные, сине-серые, особенно яркие на фоне загара – утратили отсутствующее выражение, так смущавшее Дэвида днем. Они были теперь чуть подкрашены – от этого их едва заметная славянская продолговатость стала более выраженной, и особенно по душе ему пришлась прямота ее взгляда. Одна из его теорий рассыпалась в прах. Трудно было поверить, что девушки действительно эксплуатируют старика, ища материальной выгоды.
– Он показал мне один ваш рисунок. Ворсянки? Производит впечатление.
Она потупилась, принялась рассматривать свой бокал, замешательство было чуть нарочитым, потом снова посмотрела ему прямо в глаза:
– А мне понравилась ваша выставка в галерее Редферна прошлой осенью.
Он почти не притворялся, когда удивленно вскинул голову, – она снова ему улыбнулась.
– А я и не знал.
– Я даже и второй раз туда съездила.
– Откуда? – спросил он.
– Из Лидса[61]. Я тогда к защите диссертации готовилась. По искусствоведению. Потом – два семестра в Королевском художественном колледже.
Дэвид был поражен:
– Бог ты мой, зачем же вы…
– Здесь я узнаю гораздо больше.
Он опустил глаза; разумеется, это не его дело; но ему все же удалось высказаться в том духе, что, мол, если и так, докторантурой в КХК, куда отбор невероятно строг, так легко не бросаются.
– Да нет, я не жалею. Генри понимает, как ему повезло, что я тут.
Она произнесла эти слова с улыбкой, но без всякой иронии или тщеславия и понравилась Дэвиду еще больше. Девушка пояснила, кто она и что, и тотчас же обрела в его глазах достоинство, ее нельзя было не принимать всерьез. Совершенно очевидно, что поначалу он здорово опростоволосился; ясно, что его умело разыграли по приезде. Теперь он понял, какую – весьма реальную – помощь оказывала она старику в студии, и предположил, что сексуальные услуги предоставляла ему лишь та, другая.
– Новая картина просто замечательна. Не могу понять, как ему удается до сих пор выдавать такое.
– Просто он всегда занят собой. Главным образом.
– Именно этому вы здесь и учитесь?
– Учусь видеть.
– Он сказал, что очень вам благодарен.
– На самом деле он – как ребенок. Ему нужна игрушка. Чья-то привязанность. Чтобы он мог разбить ее вдребезги.
– Но ваша пока цела?
Она пожала плечами.
– Приходится ему немножко подыгрывать. Притворяться, что нас пугает и восхищает его ужасная репутация. Владельца гарема.
Дэвид улыбнулся и отвел глаза.
– Признаюсь, мне было интересно, что в реальности кроется за всем этим.
– Человеку, который перед вами сюда приезжал, в первые же десять минут было доложено, что каждую из нас он взял трижды за прошедшую ночь. И пусть на вашем лице не появится и тени сомнения. На этот счет.
Он рассмеялся:
– Идет.
– Он