А Ганна тоже видит, говорит, ничего, ничего, дальше давай.
Так он нас обхитрил и стал каждый вечер смотреть, как мы. Я сперва свет гасил, потом не гасил, сперва одеяло на себя крыл, потом привык, Ганна тоже привыкла, будто его там не было. А деньги хорошие дал, а потом еще дал. Каждый раз давал.
Но Ганна мучилась, что так делала. Говорил, что она христианка, что в ад попадет. Только хорошо, что Альбер Петрович раньше попадет, он ведь заставил, он больше виноват. И мене спрашивала, я верующий или нет. Я – да, мусульман, но Коран мало знаю, он арабский язык написан, нас на таджикский перевод учили, я что-то помню, что-то не помню. Мечеть давно не был, молитва не делаю, это плохо, но праздники знаю, вино не пью, свинина не ем, если не голодный совсем, не курю даже. Она спросил, правда, что ислам прощать будет, если мусульман другой веры человека убьет? Я сказал, нет, неправда, только если враг и война. Она говорит, что Альбер Петрович – это враг и война, убей его, в свой рай попадешь. Я говорю, как ты говоришь, что мене его убить, это на тебя тогда грех, ведь это ты мене делать предложила. Как в тебе уложится, что наш секс для Альбер Петрович показать грех, а убить не грех? Она сказала ладно, я тоже в ислам пойду, тогда не будет грех убить. Я спорил ей, что это не так, она не слушала. Поехала в мечеть в город, приехала очень счастливая, сказала, что все просто и что она теперь тоже мусульман. Надо только было сказать, что ашхаду ал-ляя иляяхэ иллял-ла, ва ашхаду анна мухаммадан расулюл-ла, и больше ничего не надо, и ты мусульман. Я опять спорил, она не слушала.
И Ганна вязала на голова платок и сказала Альбер Петрович, что все, я теперь мусульман и никакой секс, и голая ты мене смотреть не будешь никогда. Альбер Петрович смеялся, потом сердился. Потом сказал, что пусть голова платок, а остальное пусть без всего будет, пусть она так станцует, а он ей в два раз деньги больше даст. Ганна отказала. Тогда он сказал ей, что все, давай езжай домой, и Саня пусть тоже в свой Таджикистан езжает. Или вместе давай туда, пусть он тебя там третья жена возьмет. Я сказал, что она не будет третья жена, мене и вторая нет, и первая нет. А первая жена Ганна я взять всегда хочу, если она согласится.
Ганна сердиться стала, кричала, что будет на газета рассказать, на телевизор рассказать, в передача «Пусть разговаривают»[4] рассказать, что он ее насиловал. Альбер Петрович хохотал, сказал, что ей тогда не будет жизнь совсем, если она вообще после такой глупость жива будет. Так они ругались, потом Ганна мене сказала, чтобы я ушел.
Я ушел, они там долго были, что Ганна делала, не знаю. Вернулась, сказала, что никакой Антигона не сделала, что она сделала, что она его мужской способность почти совсем вернула. И сказала мене – ты слышал, Саня, как свидетель, он мене при тебе смерть грозил. Я право имею защита сделать себе. Он мене честь оскорбил, как мусульман.
И тут она мене говорит – завтра вечер я мотор коляска ломаю, а сам себе возить Альбер Петрович руки слабый, завтра вези его к лифт второй этаж мимо лестница, случайно колесо на ступенька, коляска вниз вместе с Альбер Петрович,