чавкнула Грибнюк. – Только надо не “спускающейся”, а “спущенной”.
– Скорее “сброшенной”, – сказала Дуванчик.
– А у меня к этой строчке претензий нет, – говорила Бенько. – Меня, скорее, не устраивает “вздорные гномы”. Мне кажется, эти гномы должны быть важными.
– И почему это? – всколыхнулась бухгалтер Рубан. – Вовсе не должны.
Дышло рожала дальше.
Везде воздух один,
Все одни дороги.
Почему же господин
Дал мне эти ноги?
– Все хорошо, кроме одной неясности… – начала разбирать стих Бенько, но Дышло не могла остановиться.
Валится лес предо мною,
Чтоб о себе прогреметь,
Изгибистой птичьей тропою
Просится облететь.
– Это что, про сегодняшний лес, что ли? – догадалась Дуванчик.
Перед всеми повис один образ: вбираемое в окно шоссе, густой лес, обнимающий кругозор.
Стих развивался.
В борьбе между право и лево
Образовалась дыра
Это ножницы в крест разомкнулись
И светятся словно бра.
– Еще не то, – сказала Бенько, – продолжай.
Мы заряжены в пращу и заведены
Облетаем жизнь, как фрагмент страны,
Все щедро, все пьяно, в каждой вше
Сочащееся сложностью клише.
– Дальше.
Дальше Дышло хотела повернуть на икону. Надо как-то подобраться к задаче. Направить появляющиеся строчки на объект.
Круглые бока нашего корабля…
– Не могу, – сказала она. – Не про то пишется. Теперь надо про икону.
– Встань, походи, – посоветовали ей. – Поприседай.
Она вышла из-за стола и начала приседать, перебирая образовывающиеся стихи. Хрустели колени, трещали забитые мясом зубы Грибнюк. Вернулся водитель. Заведующая собирала посуду.
Дышло не знала, как подступиться к иконе. Дело было не в религии, не в чудесах, а в профессиональном желании описать икону абсолютно корректно. Такую маленькую и такую золотую. Такую породистую, пористую. Черную. С двумя людьми. Неразличимыми. С окладом, с крестиками под странным углом. Маленькую и золотую. Через каждые несколько приседаний поэтесса подходила к блокноту и записывала все приходящие в голову образы. Стихи пока не получались. Вдруг снова родилось целое стихотворение, не имеющее отношения к иконе.
Жир из-под кожи лезет
Жир бьет из-под земли
Животные едят животами
Жирные пузыри
Камни и древесина
Во всем есть свой липкий жир
Он жирный, как скотина,
Наш изменяющийся мир.
Встала Бенько и продекламировала свои стихи:
Славящие себя люди
Никогда не узнают, что будет
Внутри скрипящего сапога,
Пока не повиснут
Совсем бескорыстно,
Вниз головой, как серьга.
Следуя ее примеру, Дуванчик тоже прочла:
Луч ветки преломился