Но ему можно и не пить. Самое главное, то, что он начальников угощает и есть чем. У некоторых твоих ничего кроме шила (спирта) неразбавленного ничего нет. А это правильный командир БЧ-4. Ты что будешь Алексеич?
– Я пожалуй рюмочку коньяку, а вы?
– Я рижский бальзам давно не пробовал.
Мансур разлил в хрустальные рюмочки требуемые напитки, достал из бара шоколадку, раскрыл ее и разломал на кусочки.
– А знаешь, что Алексеевич я пожалуй у тебя этого офицера заберу к себе в управление связи. Мансур пойдешь ко мне?
– Извините, пока нет. После академии, когда буду второго ранга, обязательно приду, если тогда будет желание взять меня. – ответил Мансур.
– И это ответ правильный, Хвалю. Сам был таким же. Давай Алексеевич выпьем за перспективы этого командира БЧ-4. Молодой да ранний и мы когда-то такими были.
Они выпили, крякнули, закусили шоколадками.
– Еще по одной? – спросил Босаев.
– Нет. Мне еще к командующему. Но тебе Мансур э…
– Умарханович – подсказал Босаев.
– Да Умарханович. Будешь во Владивостоке заходи ко мне, всегда буду рад. Если будут проблемы – звони. Чем смогу, тем помогу. Пошли Алексеевич проводишь в кают-компанию, заодно пообедаем. Ты здесь разобрался, где у них что? Или заблудимся и только через месяц, нас найдут.
– Пойдемте, разобрался.
Они ушли из каюты. Мансур посидев и подумав, вызвал к себе в каюту старшего инженера и командиров дивизионов.
Когда все собрались, он рассказал о разговоре с Никольским.
– Мы победили? – осторожно спросил Женя Гвезденко.
– Похоже – ответил Мансур – и похоже, что меня пока не сняли.
– Все же практика – критерий истины. Правильно мы сделали. Жаль только, что тебя не сняли. Глядишь, и меня бы назначили командиром БЧ-4 – сказал Миша Колбасный и все дружно рассмеялись.
К вечеру на корабль вернулись минеры. Они были полностью оправданы с точки зрения ЧП. А насчет заражения, профилактику в госпитале сделали и потом отпустили, не думая, что с ними будет дальше. А кто тогда о чем думал? Главное, что не было ЧП.
В своей каюте начхим Сергей Огнинский терзал гитару с одной струной и по отсеку командиров БЧ разносился его красивый тенор:
Ночь дождлива и туманна, и темно кругом,
Мальчик маленький стоит, мечтает об одном.
Он стоит к стене прижатый,
Одинокий и горбатый,
И поет на языке родном.
Друзья, купите папиросы,
Подходи пехота и матросы,
Подходите, не робейте,
Сироту, меня согрейте,
Посмотрите – ноги мои босы.
Мой отец в бою нелегком жизнь свою отдал,
Мамку где-то под Одессой немец расстрелял,
А сестра моя в неволе,
Сам я ранен в чистом поле,
В этом поле зрение потерял.
Друзья, друзья, я ничего не вижу,
Белый свет душой я ненавижу
Подходите, пожалейте,
Сироту, меня