месяцев. Он стал молодым человеком выше меня на голову, а я был просто его старым учителем, который, правда, умел стрелять из рогатки по мухам, но только и всего.
– Как вы поживаете, синьор учитель?
Друзья стояли неподалеку и смотрели на нас, посмеиваясь.
Лицеисты, полные планов на будущее и гордости своими знаниями, всегда смеются, когда видят учителя начальных классов, ничего уже, конечно, не ждущего от жизни, – какое может быть будущее у учителя?
– Вы всё в «Данте Алигьери»? Всё в пятом ведете? Не мучают они вас?
Я хотел было сказать ему, что сменил профессию, что руковожу теперь еженедельником, который он, Гверрески (он как раз держал наш журнал в руках), скорее всего, постоянно читает. Скажи я ему об этом, я бы снова заполучил его в ряды своих поклонников. Но я промолчал – мне хотелось насладиться его превосходством.
– Да, я всё там же. У меня за эти годы столько уже было этих пятых, но каждый раз нам удавалось поладить.
Ведь, несмотря на мою молодость, я был просто старым учителем, встретившим старого ученика.
– Вы все еще стреляете по мухам из рогатки?
– Конечно, – ответил я. – Стрелок я по-прежнему хоть куда. Эх… – добавил я, оглядываясь вокруг и притворяясь, будто нащупываю в кармане рогатку, – попадись мне сейчас какая-нибудь муха, я бы…
– Синьор учитель! – смутился Гверрески. – Все смотрят!
Бедный Гверрески! В свои восемнадцать лет он был уже взрослым и стеснялся таких вещей… Я же, слава Богу, нет.
Только учителя начальных классов в тридцать лет могут, пусть хоть на минутку, снова почувствовать себя детьми.
– Вам было бы за меня стыдно? – спросил я его.
Я нарочно обратился к нему на «вы», а не на «ты», что его одновременно и смутило, и обрадовало. Он посмотрел мне в глаза и, увидев в них усмешку, покраснел. Попрощавшись, он вернулся к своим одноклассникам, а я остался стоять, глядя им вслед. Они уже не смеялись и шли быстрым шагом, не оборачиваясь.
III. Волшебное дерево
Объяснять детям у доски технику рисунка и колористику, как это делают многие учителя в начальной школе, – по-моему, то же самое, что всерьез рассказывать двухлетнему ребенку о том, что надо говорить не «динь-дон», а «бронзовый колокол», то есть «колокол, отлитый из сплава олова и меди…»
В общем, занятие это совершенно бесполезное и, скажу больше, вредное.
Двухлетний карапуз, способный произнести все эти умные слова про колокол, кажется мне маленьким уродцем, которого можно показывать за деньги в цирке. Точно так же, как ученика начальной школы, который знает законы перспективы, анатомию и секреты всех тонов и оттенков. Я бы такого ребенка просто-напросто боялся и, попадись он в моем классе, срочно придумал бы какие-нибудь семейные обстоятельства и попросил перевод в другой город, от греха подальше.
Но, к счастью, таких детей не бывает – мои ученики всегда рисовали человечков строго определенным образом: одна нога на огромном расстоянии от другой, волосы дыбом, над волосами, едва их касаясь, шляпа, ушей, понятное дело, нет, но