Эти опавшие листья. Олдос Хаксли

лишенный мелодичности голос звучал громче, по мере того как юноша опускал и поднимал весла.

      – Вполне земные частицы, приобретающие небесное воплощение. Таким образом, ничто небесное не является абсолютным, существующим само по себе. Всего лишь пыль рисует огромные фигуры по небесному своду.

      О Боже, не для того же я приехал в Марина-ди-Вецца, чтобы выслушивать нечто подобное?

      Голосом громким, но каким-то зажеванным, странно монотонным леди в образе китайского фонарика затянула цитату из Шелли, исказив ее.

      – «От пика на пик, как мост протянусь… – начала она, но замолчала, хватая рукой воздух в поисках слова, которое рифмуется с пиком. – Над пучиной каких-то там морей». Я считаю «Облако» одним из самых лучших образцов его творчества. Как прекрасно думать, что Шелли тоже бороздил волны этого моря. И его кремировали совсем недалеко отсюда, где-то там.

      Она указала вдоль берега, где за полуденной дымкой протянулся приморский фасад Виареджо – миля за милей. Сейчас различимы были лишь призрачные очертания его пригородов. Но к вечеру он проявится во всей красе: ясно и четко видимый в косых лучах солнца. А с наступлением темноты, словно вырезанные из драгоценных каменей, засверкают огнями «Палас» и «Гран-Бретань», «Европа» (бывшая «Акила нера») и «Савойя», как волшебные игрушки среди множества более мелких гостиниц и пансионов, утонченно красивые издали, до жалости маленькие, что, право, хотелось взгрустнуть над их судьбой. Но в этот момент по ту сторону завесы из дымки сотня тысяч купальщиков устилала телами некогда пустой пляж, где тело Шелли предали когда-то огню. Сосновые боры, среди тишины и ароматных теней, в которых к нему приходили вдохновенные мысли на пути из Пизы, теперь кипели жизнью. Бесчисленные парочки уединялись в этих лесах, чтобы… Ну, и так далее. Стиль сам изливается из моей авторучки. В каждом штрихе черно-синих чернил зарождаются тысячи будущих mots justes[7]