императрица.
– Нет, государыня, – отвечал Кр<ечетников>.
Государыня вспыхнула:
– Как нет!
Кречетников стал излагать причины, не дозволившие ему исполнить высочайшие повеления. Императрица не слушала, в порыве величайшего гнева она осыпала его укоризнами и угрозами. Кр<ечетников> ожидал своей гибели. Наконец императрица умолкла и стала ходить взад и вперед по комнате. Кр<ечетников> стоял ни жив ни мертв. Через несколько минут государыня снова обратилась к нему и сказала уже гораздо тише:
– Скажите мне, какие причины помешали вам исполнить мою волю?
Кр<ечетников> повторил: свои прежние оправдания. Екатерина, чувствуя его справедливость, но не желая признаться в своей вспыльчивости, сказала ему с видом совершенно успокоенным:
– Это дело другое. Зачем же ты мне тотчас этого не сказал? [96, с. 165.]
…Это напоминает мне хорошенький анекдот об императрице Екатерине, который рассказал мне Пушкин. Отец графа Нессельроде, министра иностранных дел, был прелестный и умный человек, но, как многие старики, и я из молодых, имел обыкновение издавать дурной запах. Императрица сказала ему однажды: «Милый Нессельроде, уходите, но подальше», – потому что он, чувствуя, что нескромная буря приближается, покидал игру, но возвращался слишком рано. [141, с. 511.]
Александр Иванович <Рибопьер> был большой анекдотист, то же и Александр Николаевич Голицын. Рибопьер мне, между прочим, рассказывал, что при Екатерине было всего 12 андреевских кавалеров. У него был старый дядя, Василий Ив<анович> Жуков, который смерть как хотел получить голубую кавалерию. Один из двенадцати умер, и князь просил Екатерину ему дать этот орден – он был сенатор и очень глупый человек. Получивши ленту, он представился, чтобы благодарить. После представления его спросили, что сказала ему государыня. «Очень хорошо приняла и так милостиво отнеслась, сказала: „Вот, Василий Ив<анович>, только живи, до всего доживешь“». [141, с. 158.]
В эрмитажных собраньях при императрице Екатерине некоторое время заведен был ящик для вклада штрафных денег за вранье. Всякий провинившийся обязан был опустить в него 10 копеек медью. При ящике назначен был казначеем Безбородко, который собранные деньги после раздавал бедным.
Между другими в эрмитажные собрания являлся один придворный, который, бывало, что ни скажет, все невпопад или солжет. Неуклюжий казначей беспрестанно подходил к нему с ящиком, и этот враль почти один наполнял ящик деньгами. Раз по разъезде гостей, когда при императрице остались немногие, самые приближенные, Безбородко сказал:
– Матушка-государыня, этого господина не надобно бы пускать в Эрмитаж, а то он скоро совсем разорится.
– Пусть приезжает, – возразила императрица, – мне дороги такие люди; после твоих докладов и после докладов твоих товарищей я имею надобность в отдыхе; мне приятно изредка послушать и вранье.
– О, матушка-императрица, – сказал Безбородко, – если тебе это приятно, то пожалуй к нам в первый департамент правительствующего