Франческу. Но иначе нельзя: синьора очень хрупкого сложения, и доктор требует для неё особенного покоя – ей довольно и старшего сына, двухлетнего Лионардо, а тут ещё беспокойство о новом. Его отлично выкормит невестка старой служанки, Урсулы, что за скарпеллино – каменотёсом – в Сеттиньяно, в трёх милях от Флоренции, в горах. Всем известно, как укрепляет силы горный воздух, мальчик же кажется родителям тоже очень хрупким. К тому же благородным синьорам не принято самим кормить грудью детей – для этого есть бедные женщины, продающие своё молоко.
Сборы были недолги. Мадонна Франческа не могла удержать слёзы, прощаясь с маленьким Микеланджело, и умоляла мужа довезти его как можно бережнее до каменоломен, а перед тем она взяла клятву с Урсулы, что её невестка будет не сводить глаз с Микеланджело.
И вот поезд с новорождённым потянулся из Казентинской долины по дороге, вьющейся среди суровых скал Апеннин, выше, выше, туда, где находились каменоломни. Весна была в полном разгаре; буковые заросли давали тень и ласкали глаз бархатной зеленью. На небе ни облачка, только чёрною точкою высоко парит орёл…
Во главе кортежа ехал сам подеста; старая служанка в повозке убаюкивала ребёнка…
Когда кортеж остановился в горах, из-за скал, из расщелин, где ломали камень, стали выходить, как тени, люди, с ног до головы засыпанные каменной пылью. Они казались из-за неё седыми. Старая Урсула торжественно вынесла из повозки маленький свёрток в нарядных крестильных пелёнках, который заливался плачем, и передала его вышедшей навстречу молодой, дородной и красивой женщине, своей невестке, с внушительными словами:
– Береги пуще глаз дитя самого подеста!
Затем последовало короткое приказание, внушение самого подеста, и начались сборы в обратный путь под причитания старой Урсулы.
У жены каменотёса Томмазо, моны Барбары, рос и крепнул незаметно маленький Микеланджело. Он чувствовал себя как нельзя лучше в тесной лачуге, прилепившейся к скале в маленьком посёлке. Ребёнок засыпал и просыпался под стук молотков и весёлый звон бубенчиков стада овец, отправлявшихся на горные пастбища. Этот звон был аккомпанементом к несложной, простой песенке моны Барбары, баюкавшей его вместе с его молочным братом Джулио. Молока у кормилицы вполне хватало им обоим, но они оба рано, ещё до того как у них прорезались зубы, подкармливались высушенной на солнце джьюнкаттой – овечьим сыром, отчего их пищеварение нисколько не страдало. Вместе стали ползать по лачуге, вместе стали выглядывать через порог на свет божий – маленький сын подеста и маленький сын скарпеллино. И одинаково их ласкала и одинаково шлёпала огрубевшими от работы руками хлопотливая Барбара.
Сурова была жизнь в лачуге скарпеллино, но она укрепляла силы мальчика, рождённого в иных условиях, а простая и искренняя любовь кормилицы заменяла любовь матери.
Мадонна Франческа сначала вздыхала по Микеланджело и беспокоилась, потом привыкла к тому, что казалось ей необходимым, и спокойно наряжалась, чтобы нравиться мужу и с честью поддерживать его престиж в обществе. Для забавы ей оставался подрастающий Лионардо. В Сеттиньяно время от времени посылались подарки.
Один раз мадонна Франческа с мужем навестила сына, дав предварительно об этом знать в Сеттиньяно, и мона Барбара не ударила в грязь лицом: в день посещения она тщательно прибрала лачугу, украсив её горными цветами и травами. Бедное жилище приняло уютный, даже поэтический вид.
Дети, в чистых рубашонках, были здоровые и весёлые.
Так рос в семье скарпеллино Микеланджело. Когда он стал переползать через порог лачужки и садиться на согретые солнцем камни, глазам его открывался бесконечный простор горных высот и зелёная долина внизу, по которой светлыми и тёмными пятнами двигались овечьи отары. Оттуда доносился звон бубенцов. Мальчик встречал солнечный восход и бессознательно следил, как умирали солнечные лучи на уступах скал, озаряя их багровым светом. Постепенно он стал ходить и ступал всё твёрже. А потом вместе с Джулио начал предпринимать прогулки к соседям, у которых были дети, и играл с ними, больше, впрочем, следя, как они делают постройки из камешков.
В Сеттиньяно женщины кормят подолгу своих детей. Так принято среди простого народа, где боятся иметь большие семьи; кормят по три года: думают, что, пока кормят, не родится новый ребёнок. Долго кормила Джулио и мона Барбара. Урсула уговорила свою госпожу, чтобы она оставила подольше в Сеттиньяно на молоке жены скарпеллино и маленького Микеланджело.
Его двухлетнего, впрочем, привезли в родную семью. Он смотрел волчонком, конфузился и по всякому поводу твердил имя мамы Барбары. Это было неприятно мадонне Франческе, мальчик-волчонок не очень ей понравился. Она охотно согласилась отпустить его обратно в Сеттиньяно, чтобы он подрос и окреп.
Здесь, в простой, бедной обстановке, он чувствовал себя счастливым. Каждый день дарил новую радость. Сегодня папа Томмазо принёс ему и Джулио камешки, в которые можно было играть по-разному: то складывать из них высокий дом, «как во Флоренции» (так говорили старшие мальчики, дети соседей), то вытачивать каменные шарики и играть в них, ставя на кон и потом сбивая.
Старшие