внутренних дел, о незаконных провокаторских действиях жандармских офицеров и сотрудников Департамента полиции. В контексте будущей трагической судьбы самого Столыпина, смертельно раненного 1 сентября 1911 года агентом-провокатором, обсуждение имело особый, многозначительный смысл. Речь шла о глубинной сущности «обновленного государственного строя» и трансформации политического режима, о том, действительно ли после Манифеста 17 октября 1905 года Россия превратилась в конституционное государство, в основе которого «правовой порядок», признание ценности гражданских свобод и прав личности, появление инструментов юридической и административной ответственности представителей власти. При этом затрагивался «деликатный», но традиционно болезненный для России вопрос о соотношении структур официальной власти с их полномочиями, предусмотренными действующими законами (в том числе Основными законами – по сути, «октроированной» царем конституцией!) и сохраняющими влияние, как считалось, всевозможными «темными силами». Под последними подразумевалась и «придворная камарилья», и «охранка» – остающаяся вне сферы общественного контроля система политической полиции, и, в целом, «безответственная бюрократия». Депутатский запрос содержал факты провокаторских действий чинов полиции и «охранки» – вмешательство в политическую борьбу на стороне крайне реакционных, черносотенных сил, подстрекательство к столкновениям и погромам и т. д. Среди конкретных примеров – организация в Департаменте полиции нелегальной типографии, где печатались распространявшиеся затем «погромные воззвания».
Формально Столыпин мог и не отвечать на запрос, поскольку указанные злоупотребления относились к более раннему периоду (до декабря 1905 года включительно), то есть до его назначения министром внутренних дел, тем не менее он решил прийти и выступить в Думе. Глава Министерства внутренних дел заявлял с необычной для высокопоставленного чиновника прямотой о желании лично разобраться с фактами произвола и беззакония во вверенном ему ведомстве, включая Департамент полиции: «…недомолвок не допускаю и полуправды не признаю». Рассказав о выявленных нарушениях и последовавших санкциях, Столыпин обозначил принципиальную позицию: «Для министра внутренних дел, однако, несомненно, что отдельные чины корпуса жандармов позволяли себе, действуя вполне самостоятельно, вмешиваться в политическую агитацию и в политическую борьбу, что было своевременно остановлено. Эти действия неправильны, и министерство обязывается принимать самые энергичные меры к тому, чтобы они не повторялись, и я могу ручаться, что повторения их не будет»28.
Министр надеялся, видимо, что, обличив пороки прошлой деятельности Министерства внутренних дел и списав их на издержки смутного времени, сможет все-таки установить некие «правила игры», позволяющие работать с Думой. Уверенный в правоте, он пытался донести до депутатов, что видит свой долг в обеспечении порядка, спокойствия и защите