крестьян, дополнительных послаблений в сфере вероисповедания. Однако по мере ослабления революционной угрозы для правящего режима и наступления «стабильности» не только притуплялась потребность в преобразованиях, но и стремительно возрастало сопротивление последующим реформаторским шагам.
Противодействие исходило от всех главных «центров влияния», которые предопределяли характер и эффективность реформаторской деятельности правительства Столыпина. Это и лично Николай II, императрица, члены императорской семьи, и «придворная камарилья» – ближайшее окружение царя, традиционно консервативное и чуткое к его настроениям, и так называемое «объединенное дворянство» – боровшиеся за сохранение своего политического и экономического влияния крупные помещики и землевладельцы. Давление со стороны правоконсервативных и откровенно реакционных сил, включая пользующихся симпатией Николая II «черносотенцев» различных оттенков, ослабляло позиции Столыпина и его способность добиваться проведения преобразований. Более того, в правящих верхах, на фоне прогрессирующего самоуспокоения и уходящего страха перед революцией, снижалась потребность в самом Столыпине, который являлся не просто номинальным главой правительства, а стремился объединять его деятельность на основе программы реформ. А. И. Гучков, лидер партии октябристов, которая длительное время была в Думе основной опорой для курса Столыпина, утверждал, что влияние этих сил стало одним из главных факторов неудачи реформ. «Как это ни странно, но человек, которого в общественных кругах привыкли считать врагом общественности и реакционером, представлялся в глазах тогдашних реакционных кругов самым опасным революционером, – отмечал Гучков. – Считалось, что со всеми другими так называемыми революционными силами легко справиться (и даже чем они левее, тем лучше) в силу неосуществимости тех мечтаний и лозунгов, которые они преследовали, но когда человек стоит на почве реальной политики, это считалось наиболее опасным. Поэтому и борьба в этих кругах велась не с радикальными течениями, а главным образом с целью свергнуть Столыпина, а с ним вместе и тот минимум либеральных реформ, которые он олицетворял собою… Убить его политически удалось, так как влияния на ход государственных дел его лишили совершенно, а через некоторое время устранили его и физически»3.
Столыпин пытался лавировать, понимая, в каких условиях приходится действовать и насколько влиятельные силы оказывают сопротивление реформам. Премьер был вынужден идти на уступки, в ряде ситуаций – весьма существенные, сдавая принципиальные позиции. Однако проблема была не в Столыпине, не он являлся инициатором «отката» в преобразовательной активности, хотя общественное мнение и возлагало на него в значительной степени ответственность за изменение курса. Промедление с реформами (за исключением аграрной) в контексте очевидного подавления революции начиная с 1908–1909 годов все чаще ставилось