лет, на что еще ей тратить силы и время? Но время шло. Все сложней лгать ей в глаза, да и она все меньше верила в ложь.
Наденька не умела скрывать чувств, и Мирослав видел – с прошлого дня рождения ее что-то тревожит. Она не рассказывала о своих тревогах, но все требовательней становились ее вопросы и взгляд.
– Как долго я буду ждать своего суженого, папа?
– Ты знаешь, милая, есть пророчество! Мы не можем его ослушаться!
– Папа, если это лишь сказка, вы скажете мне? Я уже не ребенок, у вас нет причин ограждать меня ложью.
– Есть пророчество…
– Разве мой суженый не должен увидеть меня, чтобы влюбиться? Никто не постучится в дверь комнаты, расположенной на верхнем этаже такой высокой башни!
– Это воля богов, а не моя прихоть. Будь послушна, и твое терпение вознаградится.
Надя хотела добавить что-то еще, но сдержалась. Закусила губы, глотая необдуманные слова. Мирослав ждал, но дочь молчала. Тогда он поднялся.
– Что ж, дорогая, мне пора.
– Конечно, папа.
Мирослав поцеловал дочь в лоб и вышел. Он понимал, что разговор не закончен, но продолжать его не мог.
Когда дверь за царем закрылась, царевна села на диван и закрыла лицо руками. Не плакала. Время для слез прошло, хотя молчание отца и его ложь разбивали ей сердце.
…Это было чуть меньше года назад.
Надя привыкла к голосам караульных из-за двери. Они дежурили там днем и ночью, часто болтали. В ночь накануне дня рождения Надя была лихорадочно возбуждена и, как обычно, ожидала чуда. Она лежала в темноте, ловила каждый звук, ждала…
– Когда она уже сдохнет?! – в сердцах воскликнула за дверью Любава.
Надя подумала, что ослышалась.
– Тише! Услышит!
– Хорошо бы.
– Любава!
– Сколько лет мы стоим здесь, Рута? Шесть?
– Хватит…
Сердце Нади забилось в груди как бешеное.
– Быстрей бы сдохла! Неужто правда верит в королевича на волшебном коне? Ей сколько? Шестнадцать? Мажья кровь, а мозгов нет.
Царевна заставила себя сесть и вслушаться в разговор. За дверью презрительно хмыкнули.
– Откуда мозги-то? Она здесь с рождения сидит, ничего кроме баек отца не слыхала. Что наплетет – в то и поверит.
– Слушай, а может, нашептать ей? Скажем, что она чародейка, что, ежели об землю ударится, – птицей станет. Может, прыгнет с крыши-то?
Снова смех. Надя опустила ноги на пол, встала с кровати. Она не верила собственным ушам, ей казалось, что это дурной сон, и она ущипнула себя за запястье. На глазах выступили слезы. Нет. Не сон.
– Царь услышит – покатятся наши головушки, – заметила Рута.
– Не покатятся. Разве переведет на стены, а сюда новых дурех возьмут. Орден Доблести ему в затылок дышит. Если хоть один человек из-за Надьки пострадает – и царю несдобровать. Подпалят дворец, как есть подпалят.
Помолчали.
– Думаешь, слышит нас? – спросила Рута.
– Хотелось бы, – зло процедила Любава, – да навряд ли. Люди по всему городу мрут как