тоже была, молодая и красивая. Могла ли ты подумать тогда, как сложится моя жизнь… Ох, мама, мама, – и чтобы не разреветься, повернулась и быстрым шагом пошла к машине».
***
Через час они уже были у Кравцова. В щитовом деревянном доме, каких в Вельменьге большинство, Николай Семенович поселился вскоре после смерти Ивана Стугова. В городе ему и раньше не нравилось жить, но совместная работа с Иваном не давала возможности уехать. А после гибели друга ничего его с Архангельском уже не связывало.
С Зоей, супругой своей, они разошлись в начале восемьдесят пятого. Чего уж там у них случилось, толком никто не знает. А Николай никому, даже Ивану не рассказывал. Стуговы в то время с Шольского уже в Архангельск уехали. Не видели, как Зоя Игнатьевна, забрав младшую дочь, уехала в среднюю полосу. А Кравцов даже когда выпивал лишнего, ничего по этому поводу не говорил.
Старшая же дочка ехать с матерью наотрез отказалась и осталась тогда с ним. Вместе с Кравцовым и в город в том же восемьдесят пятом уехала с Шольского. А когда любовь с головой накрыла ее, выскочила замуж за парня с Вельменьги. Туда же сразу после свадьбы и жить переехали. В девяносто пятом они с мужем и детьми решили в Питер податься. А сам Кравцов уехал из Архангельска и жил с тех пор в Вельменьге, в их квартире.
Кравцов родом из небольшой деревушки Вронцы, что недалеко от Двинского Березника. После службы в Армии в Архангельск работать шофером поехал. А в шестидесятые в Шольский приехал. Вот и работал там пока снова в восьмидесятых в город не уехал.
Огромные лужи на улицах Вельменьги свидетельствовали, что осенние дожди и здесь изрядно постарались. «Как странно, вверх посмотришь – осень сказочная, словно по Пушкину. Глянешь под ноги – грязь и лужи, перекошенные и сломанные плиты на дорогах, будто „Мамай тут воевал“. Так и в жизни – сверху всё вроде красиво и складно, а внутри… хорошего ничего», – размышляла Анна, стоя у крыльца.
– Да проходи ты в дом, что на грязь нашу смотреть. Пообедаем да поедем. До Окрого нужно бы хоть часам к четырем попасть, чтоб засветло в Ачеме быть, – увидев, что Анна опять о чем-то задумалась, сказал Кравцов.
Николай Семенович жил один, и это было заметно при взгляде на убранство его квартиры. «Но чувствуется, что без женской руки тут не обходится, – пройдя на кухню, подумала Анна. – Ну да не моё это дело».
А сказала совсем другое:
– Скажи, Коля, а что за странное название ты произнес: «Окрое». Так да? Необычное какое-то слово. Чего-то я не помню такого места на реке.
– Это когда не знаешь, необычное. А на самом деле ничего там необычного нет. Всё просто, – ответил он, ставя на газовую плиту кастрюлю с водой. – В том месте лес готовили к сплаву весной, лес в воду скатывали вот и звали его «Мокрое катище». А когда сплав запретили, да и от лесопункта осталось, грубо говоря, несколько бензопил, вместе с ним и «Мокрое» развалилось… в прямом