матерятся, они не пьют, они ведут себя адекватно. Понимаете? Меня это привлекало. Меня это очень сильно привлекало. Я хотел быть таким же, как и они. Но я не знал, как мне это сделать.
Другой друг, который уже служил в этой церкви, тоже пригласил. Говорит:
– Эдик, приходи, ну приходи, – говорит, – к нам на служение.
Где-то и «да», а где-то и «нет». Я вроде говорю:
– Да, я приду. – Но сам думаю: «ну что я пойду туда? Ну что мне там делать, в этой церкви? Они идут с женами, с семьями, им хорошо там. А мне там делать нечего». Понимаете, враг мне шептал в уши, чтоб я не шел туда. То в одно, то в другое ухо. Я очень много раз отказывался. Они меня очень много раз приглашали. Дошло до такого момента, что… вы знаете, я сидел дома, и Бог… я думаю, что это Господь, Он мне говорит: «не делай этого с напарником. Не делай! Ты видишь другую сторону».
Вы знаете, мне стало внутри себя очень стыдно. И меня начала судить совесть. Я понимаю, Кто (сегодня) меня начал судить, да. Когда я думал об этом, я думал: «да будь теперь, что будет». Я оставил его, я не хотел уже с ним какие-то счеты сводить. Меня интересовало другое. Меня интересовало вот это отношение. Меня это очень привлекало. И я не мог этого сделать. Понимаете? Меня Господь-Бог останавливал: «не делай этого!»
В одно прекрасное воскресенье… Знаете, наверное, скажу так: у меня сил не хватило духовных, или где-то, может быть, я боялся, я своему отцу говорю:
– Пап, ты поедешь со мной в церковь? Ну давай съездим, посмотрим!
Он говорит:
– Конечно, я с тобой поеду. Поехали.
Знаете, приехали мы в церковь на служение, на воскресное. Когда начали петь Псалмы, когда начал петь хор, когда начали петь дети, я начал плакать. Я начал очень сильно плакать. В моем сердце что-то перевернулось. И так сильно перевернулось, для меня это была такая боль и так приятно – быть и находиться в этом месте, но и боль, что я не такой, как они. Я не знал, что мне делать.
К концу служения, уже был призыв к молитве, и брат мне говорит:
– Эдик, выйди, покайся.
Вы знаете, я посмотрел направо, налево. «О каком покаянии, – думаю, – ты говоришь? Какое покаяние? Какой я грешный человек? Что я в этой жизни только не делал, о каком покаянии ты мне можешь сейчас говорить?» Я ему говорю:
– Знаешь, я на следующее воскресенье покаюсь. Ну, я не готовый сейчас. Вот не готов я сейчас, и все! – Он говорит:
– Ну, ты выйди, покайся. – Я говорю:
– Нет, я не готов.
Не было следующего воскресенья. На следующее воскресенье я лежал в коме. Это трудно, тяжело об этом говорить, но это было так. Это правда.
Выйдя из церкви, мне враг шепчет в уши: «смотри, они все святые, а ты кто? О каком покаянии ты можешь говорить? Ты посмотри на себя!»
Вы знаете, всю эту неделю я начал пить. Я начал очень сильно пить. Выпивая бутылку водки, я даже не замечал, мне мало было. Я мог еще одну взять. Мне было этого мало. И внутри, вы знаете, с каждым днем, до следующего воскресенья, с каждым днем после этого служения враг мне говорил, сатана мне говорил: «вот