бы, что это сделано ради безопасности, чтобы нельзя было выстрелить сюда издали – но не из снайперской винтовки, а из пушки. Ведь РККА была детищем Троцкого, многие красные командиры – герои Гражданской, были его выдвиженцами, как комбриг Шмидт, который прямо на съезде за шашку хватался, с матерной бранью грозя «этой собаке Сталину уши отрезать», а сколько было тех, кто думал так же? «Вы не посмеете, не решитесь нас расстрелять – а мы вас посмеем», – так сказал не он, Сталин, а Троцкий, перед самой высылкой – эх, добрыми были, если бы тогда одного его сразу, может, после и врагов было бы поменьше?
Это у древних китайцев было – что официальную летопись свершений правителя записывали уже после его смерти. Что ж, товарищ Сталин оценил уникальность ситуации – держать и перечитывать посмертную оценку потомками себя и своих деяний. Он был равнодушен к брани: собака лает, караван идет. Но ему было невыразимо больно видеть, что его наследники сделали со страной, с его делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других. Мы служилые люди, мы – тягло. Мы уйдем – держава останется. И всё пошло прахом!
И сам он непростительно расслабился. Решил после Победы, что всё самое главное уже сделано, дальше пойдет по накатанной колее и законам исторического материализма. Расслабился, старый дурак; и ладно бы только свою жизнь прозевал, если не врет протокол, что отравили меня, – Никитку прозевал, который всё в трубу спустит, целый заговор прозевал, бдительность утратил. А настоящая битва, оказывается, победой в этой войне лишь начинается! Ну, теперь не дождетесь!
Кадры у нас решают всё! На Лаврентия положиться можно – к моей смерти он непричастен (иначе его бы в этом и обвинили, а не в английском шпионаже), и понимает теперь, что надолго меня не переживет. И Первым ему не быть – дров наломает со своими нацзакидонами как бы не хуже Никитки. Хотя, кажется, сейчас он хорошо понял, что будет, если национальным элитам дать волю. И как там написано, уже тяготился мной, боясь, что станет ненужным, и… Так не будешь ты ненужным, наш «самый эффективный менеджер», и атомный проект Бомбой не завершится, нужен будет еще атомный флот, а еще реактивная авиация, компьютеры, космос – так что дело тебе найдем. И сам Лаврентий это тоже понял, после откровенного и местами неприятного разговора. Он нужен мне. Так же, как я ему. Вот только, если я что-то понимаю в людях, все те, из «особого списка», кто в событиях июня пятьдесят третьего принял активное участие, у него под прицелом – и если я умру, все они проживут очень недолго. А там и кое-кто полезный для дела есть, жалко.
Настоящая война начнется после Победы? Она уже начинается! Если понимать под ней игру против нас наших пока еще союзников. Что их министры говорили Молотову – наше продвижение в Европу беспокоит их больше разгрома рейха! Твердят о дружбе, о союзнических обязательствах против общего врага – а сами готовы предать, как предавали всегда. Джентльмен ведь всегда хозяин своего слова – хочу даю, хочу беру обратно!
Сначала предали Чехословакию – интересно, отчего те, кто там, в будущем,