она нужное слово и снова вскричала:
– Увидеть его!
– Только после завтрака и ванны! – строго сказала сестра и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
За дверью снова послышались чужие голоса, но они были тихи и мирны, и Вита успокоилась. Она только застеснялась немного, что одета в непривычную необыкновенно длинную сорочку, а не в пижаму, но запах кофе уже возбуждал, и она вспомнила, что не ела двое, а может, и трое суток, что она в холодной России, но что Вольедя чувствует себя лучше, значит, и она должна чувствовать себя лучше, и торопливо принялась за кофе, понимая, что от нее самой зависит, когда ей разрешат свидание с ним.
Больничных кнопок со звонками ни над кроватью, ни на столике не было, но стоял телефонный аппарат, и Вита подняла трубку. Далекая женщина спросила: «Кого?» – и Вита робко попросила: «Сестру милосердия!» – и сестра тут же появилась в комнате. Вита поднялась было с постели, но у нее закружилась голова, и сестра сама принялась выбирать для нее белье, чулки, платье, туфли… Если это приготовили ей как приданое, то тут было довольно много всего. Потом сестра помогла ей пройти в ванну и помогла там, потому что Виту все покачивало из стороны в сторону, но сестра успокоила ее, сказав, что все это пройдет через десять-пятнадцать минут.
И верно, время, текущее то быстро, то медленно, какими-то странными прыжками, начало успокаиваться, и Виту провели в ту самую комнату, где профессора что-то делали с Вольедей в день их приезда сюда, только непонятно было, вчера или несколько дней назад. Комната была та же, но ни операционного стола, ни бестеневых ламп уже не было: просто такая же светлая комната с диванами, цветами, и в углу на широкой кровати лежал Вольедя и глядел на нее изумленно-радостно, так что она опять не выдержала и заплакала. Но сестра уже закрыла дверь, провела ее в другую комнату, где сидели и пили кофе двое русских.
Русские встали, здороваясь, назвали свои имена, но она была еще так возбуждена, что не запомнила их. Однако она снова почувствовала себя хозяйкой – ведь это теперь был дом ее и Вольеди, и «товаричи» пришли навестить ее. Она опустилась на стул, приглашая и их присесть. Вошла та самая сестра милосердия, но теперь уже без халата, принесла кипящий на спиртовке кофейник и чашку для Виты, молочник со сливками и вышла. Вита предложила гостям еще по чашечке свежего кофе, налила себе.
Один из гостей, высокий, костлявый, узколицый, вежливо заговорил на плохом норвежском:
– Фрекен говорит по-русски?
– О, я, я! – ответила она.
Тот с облегчением перешел на русский:
– Фрекен, вы сказали командиру принявшей вас подводной лодки, что все данные у вас… Что вы имели в виду?
– То, что мы с Вольедей получили там, – она неопределенно махнула рукой куда-то в сторону. Ей не хотелось называть ни свою страну, ни Германию.
– Владимир Александрович Толубеев еще долго не сможет побеседовать с нами, а нам хотелось бы рассмотреть ваши… данные…
Он как будто не очень верил в эти данные.